Оптимистическая трагедия
Пьеса Всеволода Вишневского «Оптимистическая трагедия», которая, правда, поначалу называлась иначе — «Да здравствует жизнь», была написана в 1932 году. Пьеса была невероятно популярна: ее ставили в театрах по всей стране, в легендарной постановке Камерного театра Комиссара играла Алиса Коонен, Алексея — Михаил Жаров. Но экранизация режиссера Самсона Самсонова появилась больше трех десятилетий спустя, в 1963-м. Почему? По той же самой причине, по которой и советские театры в конце пятидесятых — начале шестидесятых вдруг вспомнили подзабытую героико-романтическую пьесу Вишневского с ее открытым революционным пафосом и четким делением на черное и белое, хорошее и плохое. «Оптимистическая трагедия» оказалась востребована в короткую эпоху оттепели. Только что развенчан культ личности. Тогда казалось: всё, что было до сталинских репрессий, — настоящее, правильное, чистое. Это была короткая, как молния, эпоха возрождения веры в «комиссаров в пыльных шлемах», в то, что коммунизм и всеобщее счастье еще возможны.
Вот на излете этой эпохи и появился фильм Самсона Самсонова. Программно черно-белый, снятый легендарным оператором Владимиром Монаховым в стилистике условного реализма, где фантастически работают свет и тени, где каждый кадр выстроен как плакат, где природа скудна, аскетична и почти сливается с такой же холодной палубой боевого корабля Балтийского флота.
У фильма сложилась счастливая судьба. Он стал лидером советского проката, попал в конкурс Каннского кинофестиваля и даже получил там приз с формулировкой, сегодня представляющейся немыслимой: «За наилучшее воплощение революционной эпопеи». Актриса Маргарита Володина (она тогда была супругой режиссера) на короткое время стала невероятно популярной. Самсонов умел работать с актерами: в «Оптимистической трагедии» зрители увидели совсем необычно резкого и порывистого Вячеслава Тихонова, свои лучшие роли сыграли Борис Андреев и Всеволод Санаев, в замечательно смешном эпизоде отметился Эраст Гарин.
Если честно, сегодня — да, впрочем, наверное, и полвека назад — зрителей вряд ли привлекали прямолинейные и наивные обращения Вишневского к потомкам. Революционные матросы смотрят в кадр и пафосно говорят с будущим — ну, как-то не очень в это верится! И коммунистическая вера, которая здесь практически приравнивается к религии, тоже вряд ли так уж убеждала зрителей шестидесятых. Тут интересно другое.
Мальчишки тех лет, посмотревшие революционный фильм, восторженно распевали по дворам песню анархистов:
Была бы шляпа, пальто из драпа,
А к ним живот и голова.
Была бы водка, а к водке — глотка,
Все остальное трын-трава.
Да и взрослые радостно цитировали героев «Оптимистической»: «Давайте, товарищ, поженимся», «Гляжу я на тебя и думаю: отчего такая баба — и не моя?», «Люблю с женским полом о жизни поговорить» и, конечно, классическое, вошедшее в историю: «Хочу комиссарского тела!» Реплики Вишневского могут показаться пошлыми, но только если они вырваны из контекста. На самом деле (и в этом всегда боялись признаться те, кто анализировал фильм Самсонова) именно стихия анархии прежде всего привлекала в этой картине. Наглые, подлые анархисты здесь — живые. И речь их не картонно-плакатная, а яркая, сочная, вкусная, пусть и несколько театральная, иногда — опереточная.
Фильм Самсона Самсонова — безусловный памятник не только и не столько революционным морякам, сколько старому доброму советскому кино, которое умело соединить трагедию с фарсом, да так, чтобы каждый находил и выбирал то, что ему ближе. Кому-то — оптимистическую. А кому-то — трагедию.
