ПРАВДА ЛИ, ЧТО ИЛЬЯ РЕПИН ДОПИСЫВАЛ СВОИ КАРТИНЫ ДАЖЕ ПОСЛЕ ПРОДАЖИ?
Отвечает Оксана Маякова,
автор портала «Культура.РФ»
автор портала «Культура.РФ»
ПРАВДА ЛИ, ЧТО ИЛЬЯ РЕПИН ДОПИСЫВАЛ СВОИ КАРТИНЫ ДАЖЕ ПОСЛЕ ПРОДАЖИ?
Отвечает Оксана Маякова,
автор портала «Культура.РФ»
автор портала «Культура.РФ»
Часто зрители успевали посмотреть первую версию полотна, а потом сокрушались, что художник ее испортил.
Илья Репин действительно любил исправлять и дополнять свои работы после их завершения. И, как говорили знатоки-современники, иногда это было к худшему. Часто зрители успевали посмотреть первую версию полотна, а потом сокрушались, что художник ее испортил. Например, художница Елена Поленова говорила о репинском портрете инженера Антипова: «…это один из лучших портретов Репина. Только фон мне сильно не нравится, чуть ли не хуже прежнего». Ее слова были не до конца понятны исследователям, пока в 2008 году не выяснилось, что сначала Репин написал фон красноватыми, охристыми красками. Но потом цвет ему не понравился и он изменил фон на серо-синий.
Свою излишнюю тягу к правкам осознавал и сам Репин. В письме журналисту Алексею Суворину он сетовал:
Свою излишнюю тягу к правкам осознавал и сам Репин. В письме журналисту Алексею Суворину он сетовал:
Илья Репин действительно любил исправлять и дополнять свои работы после их завершения. И, как говорили знатоки-современники, иногда это было к худшему. Часто зрители успевали посмотреть первую версию полотна, а потом сокрушались, что художник ее испортил. Например, художница Елена Поленова говорила о репинском портрете инженера Антипова: «…это один из лучших портретов Репина. Только фон мне сильно не нравится, чуть ли не хуже прежнего». Ее слова были не до конца понятны исследователям, пока в 2008 году не выяснилось, что сначала Репин написал фон красноватыми, охристыми красками. Но потом цвет ему не понравился и он изменил фон на серо-синий.
Свою излишнюю тягу к правкам осознавал и сам Репин. В письме журналисту Алексею Суворину он сетовал:
Свою излишнюю тягу к правкам осознавал и сам Репин. В письме журналисту Алексею Суворину он сетовал:
“
И я страдаю слабостью переделок. Каждый раз, приезжая в Москву, я что-нибудь поправляю в своих вещах — я бы их все переписал снова. Третьяков последний раз объявил мне, что он мне это запрещает. Я сначала обиделся, а подумав, согласился, что он прав.
Именно Павел Третьяков больше всех страдал от репинского перфекционизма: художник приходил переписывать свои уже проданные картины прямо в Третьяковскую галерею. О визитах Репина красочно рассказал в мемуарах Николай Мудрогель, который работал в музее с 1882 по 1942 год. Однажды он стал свидетелем одной из выходок Репина:
“
Я помню все подробности, потому что сам пострадал при этом. Когда у нас появилась картина «Не ждали», вокруг нее поднялись большие разговоры. Художники и критики находили, что лицо человека, возвратившегося из ссылки, не гармонирует с лицами семьи. <…> …Через несколько дней в галерею пришел Илья Ефимович, на этот раз с этюдником и красками. Как раз в этот день Третьякова дома не было, он уезжал куда-то на несколько дней.
— Жалко, что его нет. Ну, все равно. Дайте-ка мне лесенку, я должен сделать поправку на картине «Не ждали», — сказал он мне.
Мы знали, что Репин — близкий друг Третьякова и всей его семьи. Но как же все-таки разрешить поправку без особого разрешения Павла Михайловича? Мы смутились. Репин тотчас заметил наше смущение, усмехнулся:
— Вы не беспокойтесь. Я говорил с Павлом Михайловичем о поправке лица на картине «Не ждали». Он знает, что я собираюсь сделать.
Раз так, делать нечего, — мы принесли ему лесенку, он надел рабочую блузу, поднялся к картине и быстро начал работать. Меньше чем в полчаса голова ссыльного была поправлена.
— Жалко, что его нет. Ну, все равно. Дайте-ка мне лесенку, я должен сделать поправку на картине «Не ждали», — сказал он мне.
Мы знали, что Репин — близкий друг Третьякова и всей его семьи. Но как же все-таки разрешить поправку без особого разрешения Павла Михайловича? Мы смутились. Репин тотчас заметил наше смущение, усмехнулся:
— Вы не беспокойтесь. Я говорил с Павлом Михайловичем о поправке лица на картине «Не ждали». Он знает, что я собираюсь сделать.
Раз так, делать нечего, — мы принесли ему лесенку, он надел рабочую блузу, поднялся к картине и быстро начал работать. Меньше чем в полчаса голова ссыльного была поправлена.
Но, как вспоминал Мудрогель, на этом художник не остановился. Он перенес этюдник к полотну «Иван Грозный и сын его Иван» и исправил тон в крупных частях живописи. Следом, к ужасу хранителей, Репин принялся за «Крестный ход в Курской губернии». Со словами «Здесь я прибавлю пыли. Тысячная толпа идет, пыль поднимается облаком… А пыли недостаточно» Репин запылил весь задний план. После правок он не стал встречаться с Третьяковым и сразу уехал в Петербург.
Коллекционер был возмущен до крайности и перестал отвечать на письма Репина. Лишь спустя месяцы, как писал Мудрогель, Третьяков встретился с художником и отчитал его: «Вы самовольно сделали исправление на трех картинах, не принадлежащих Вам. <…> Лицо бывшего ссыльного мне не нравится. А ведь это же не мои картины, это всенародное достояние, и вы не имели права прикасаться к ним, хоть вы и автор».
Впрочем, оригинальная переписка Ильи Репина и Павла Третьякова не подтверждает такого накала страстей. Известно, что 17 августа 1887 года художник писал коллекционеру: «Вы уже, конечно, знаете, что вчера я был в Вашей галерее: я заправил, что нужно в карт[ине] «Ив[ан] Гр[озный]», исправил, наконец, лицо входящего в карт[ине] «Не ждали» (теперь, мне кажется, так) и тронул чуть-чуть пыль в «Крестном ходе» — красна была». И пять дней спустя Павел Третьяков написал в ответ: «Поправки в ваших картинах очень заметил; кажется, не испортили. Самая полезная поправка в черепе умирающего царевича».
Так что Илья Репин действительно постоянно дописывал и переписывал свои картины. И совершенно не смущался того, что давно их продал. Эта черта его характера дала почву для пересудов среди современников и послужила основой множества исторических анекдотов.
Коллекционер был возмущен до крайности и перестал отвечать на письма Репина. Лишь спустя месяцы, как писал Мудрогель, Третьяков встретился с художником и отчитал его: «Вы самовольно сделали исправление на трех картинах, не принадлежащих Вам. <…> Лицо бывшего ссыльного мне не нравится. А ведь это же не мои картины, это всенародное достояние, и вы не имели права прикасаться к ним, хоть вы и автор».
Впрочем, оригинальная переписка Ильи Репина и Павла Третьякова не подтверждает такого накала страстей. Известно, что 17 августа 1887 года художник писал коллекционеру: «Вы уже, конечно, знаете, что вчера я был в Вашей галерее: я заправил, что нужно в карт[ине] «Ив[ан] Гр[озный]», исправил, наконец, лицо входящего в карт[ине] «Не ждали» (теперь, мне кажется, так) и тронул чуть-чуть пыль в «Крестном ходе» — красна была». И пять дней спустя Павел Третьяков написал в ответ: «Поправки в ваших картинах очень заметил; кажется, не испортили. Самая полезная поправка в черепе умирающего царевича».
Так что Илья Репин действительно постоянно дописывал и переписывал свои картины. И совершенно не смущался того, что давно их продал. Эта черта его характера дала почву для пересудов среди современников и послужила основой множества исторических анекдотов.
Материалы по теме
