Лиля Брик вспоминала, что завтракать Маяковский садился, напевая под нос «и яичницы ромашка на сковороде».
«Ешь ананасы, рябчиков жуй» — казалось бы, Владимиру Маяковскому было свойственно осуждать завсегдатаев ресторанов, буржуев и чревоугодников. В его стихах что ни строчка — то презрение к любителям вкусно поесть: «Вас, милый телёнок, купили за редерер и за кроликовое рагу», «Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста // Где-то недокушанных, недоеденных щей».
При этом в художественных произведениях Маяковский проявлял истинную кулинарную эрудицию. В презрительном «Гимне обеду» рядом с «А если умрешь от котлет и бульонов, // на памятнике прикажем высечь: // «Из стольких-то и стольких-то котлет миллионов — // твоих четыреста тысяч» — была строчка: «И дышать по-прежнему будет ростбиф». Значит, Маяковский знал, что в Англии, чтобы приготовить настоящий ростбиф, мясо оставляли «дышать» недели на три — чтобы вышла лишняя влага.
Лиле Брик «бешеный от мяса» противник обжорства однажды прислал фотографию с подписью: «Твой Щен на вершине Ай-Петри с шашлыком в руке».
Документальных свидетельств о том, что на самом деле ел Маяковский, сохранилось немного. Мама поэта вспоминала:
При этом в художественных произведениях Маяковский проявлял истинную кулинарную эрудицию. В презрительном «Гимне обеду» рядом с «А если умрешь от котлет и бульонов, // на памятнике прикажем высечь: // «Из стольких-то и стольких-то котлет миллионов — // твоих четыреста тысяч» — была строчка: «И дышать по-прежнему будет ростбиф». Значит, Маяковский знал, что в Англии, чтобы приготовить настоящий ростбиф, мясо оставляли «дышать» недели на три — чтобы вышла лишняя влага.
Лиле Брик «бешеный от мяса» противник обжорства однажды прислал фотографию с подписью: «Твой Щен на вершине Ай-Петри с шашлыком в руке».
Документальных свидетельств о том, что на самом деле ел Маяковский, сохранилось немного. Мама поэта вспоминала:
“
«Володя любил пончики, и, когда я давала ему деньги на завтрак в школе, он просил добавить, чтобы угостить товарищей».
Денег в семье не было. Об этом Маяковский писал в своей автобиографии «Я сам». Писатель Николай Асеев записал более подробный рассказ Владимира о его детстве:
“
«У матери была заборная книжка в мелкую бакалейную лавчонку. По книжке оказывался торговцем кредит, не превышающий что-то около десяти рублей. Не хотелось обременять расходами на собственный аппетит, как раз не имевший границ. Поэтому переселился в Петровско-Разумовское и снял там на лето сторожку у лесника, аккуратно стараясь не превышать собственного «едового» бюджета больше чем на три рубля в месяц. Это — в рассуждении маминой заборной книжки. Установил режим. Пять фунтов копченой «железной» колбасы по тридцать пять копеек фунт; десять связок баранок — по гривеннику связка. Остальное дополнялось случайными заработками по продаже изделий выжигательных и рисовательных. Но колбаса и баранки были основой. Колбаса подвешивалась под потолок от крыс. Баранки висели там же. На колбасе делались зарубки: полвершка и две баранки на завтрак, вершок на обед, полвершка на ужин. Но иногда аппетит просыпался неописуемо. И тогда съедался и обед, и ужин, и завтрак суток на трое сразу».
Когда Маяковский вырос, а деньги так и не появились, на помощь приходили друзья:
“
«Установил семь обедающих знакомств. В воскресенье «ем» Чуковского, понедельник — Евреинова и т. д. В четверг было хуже — ем репинские травки. Для футуриста ростом в сажень — это не дело».
В свою очередь, когда была возможность, и сам поэт кормил товарищей:
“
«А потом Маяковский отводил нас в буфет и кормил всю ораву лучшим, что можно было там достать, — песочными пирожными и простоквашей».
В еде «громадина»-футурист в принципе был непривередлив. Участница спектаклей Маяковского Мария Суханова вспоминала:
“
«В перерыве он вместе с нами ел черный хлеб, намазанный селедочной икрой. С едой тогда вообще было туго, и все мы подголадывали».
«Спасибо за посылку, съел замечательно. Не читайте, по возможности, глупых газет и вырезок не присылайте. Пирожки куда вкуснее и остроумнее», — отмечал Маяковский в письме 1916 года. А о Париже в 1925 году рассказывал: «Так называемый «Париж весной» ничего не стоит, так как ничего не цветет и только везде чинят улицы. В первый вечер поездили, а теперь я больше никуда не выхожу, сплю два раза в сутки, ем двойной завтрак и моюсь, вот и все».
В гостях Маяковского не только кормили, но и поили — молоком и минералкой.
В гостях Маяковского не только кормили, но и поили — молоком и минералкой.
“
«Пишите на прежний адрес Брикам. Сюда письма совсем не доходят. Меня до того тут опаивают молоком (стаканов шесть ежедневно), что, если у меня вырастет вымя, скажи маме, чтоб не удивлялась».
«Я и пил нарзан, и мылся нарзаном, и чистился — еще и сейчас весь шиплю. Чаев и супов не трогал целых три дня. Такова интеллектуальная жизнь».
«Я и пил нарзан, и мылся нарзаном, и чистился — еще и сейчас весь шиплю. Чаев и супов не трогал целых три дня. Такова интеллектуальная жизнь».
Лиля Брик вспоминала, что завтракать Маяковский садился, напевая под нос «и яичницы ромашка на сковороде». Впрочем, настроение у поэта не всегда было солнечным. Амшей Нюренберг в книге «Маяковский с художниками» писал:
“
«Спор явно приближался к ссоре. Чтобы отвлечь внимание спорящих, жена Осмеркина приносила огромный чайник с бледным морковным чаем и блюдо с тощими серыми лепешками. Пожевав лепешку, Маяковский морщился и ядовито бросал: «Вкусно, как ваша станковая живопись».
Заказывал блюда Маяковский не менее ярко, чем их описывал. Во время поездки в Берлин поэт, по воспоминаниям Лили Брик, командовал официантами цитатой из Гейне: «Подайте мне обед, мне и моему гению!»
«Ешь ананасы, рябчиков жуй» — казалось бы, Владимиру Маяковскому было свойственно осуждать завсегдатаев ресторанов, буржуев и чревоугодников. В его стихах что ни строчка — то презрение к любителям вкусно поесть: «Вас, милый телёнок, купили за редерер и за кроликовое рагу», «Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста // Где-то недокушанных, недоеденных щей».
При этом в художественных произведениях Маяковский проявлял истинную кулинарную эрудицию. В презрительном «Гимне обеду» рядом с «А если умрешь от котлет и бульонов, // на памятнике прикажем высечь: // «Из стольких-то и стольких-то котлет миллионов — // твоих четыреста тысяч» — была строчка: «И дышать по-прежнему будет ростбиф». Значит, Маяковский знал, что в Англии, чтобы приготовить настоящий ростбиф, мясо оставляли «дышать» недели на три — чтобы вышла лишняя влага.
Лиле Брик «бешеный от мяса» противник обжорства однажды прислал фотографию с подписью: «Твой Щен на вершине Ай-Петри с шашлыком в руке».
Документальных свидетельств о том, что на самом деле ел Маяковский, сохранилось немного. Мама поэта вспоминала: «Володя любил пончики, и, когда я давала ему деньги на завтрак в школе, он просил добавить, чтобы угостить товарищей».
Денег в семье не было. Об этом Маяковский писал в своей автобиографии «Я сам». Писатель Николай Асеев записал более подробный рассказ Владимира о его детстве:
«У матери была заборная книжка в мелкую бакалейную лавчонку. По книжке оказывался торговцем кредит, не превышающий что-то около десяти рублей. Не хотелось обременять расходами на собственный аппетит, как раз не имевший границ. Поэтому переселился в Петровско-Разумовское и снял там на лето сторожку у лесника, аккуратно стараясь не превышать собственного «едового» бюджета больше чем на три рубля в месяц. Это — в рассуждении маминой заборной книжки. Установил режим. Пять фунтов копченой «железной» колбасы по тридцать пять копеек фунт; десять связок баранок — по гривеннику связка. Остальное дополнялось случайными заработками по продаже изделий выжигательных и рисовательных. Но колбаса и баранки были основой. Колбаса подвешивалась под потолок от крыс. Баранки висели там же. На колбасе делались зарубки: полвершка и две баранки на завтрак, вершок на обед, полвершка на ужин. Но иногда аппетит просыпался неописуемо. И тогда съедался и обед, и ужин, и завтрак суток на трое сразу».
Когда Маяковский вырос, а деньги так и не появились, на помощь приходили друзья:
«Установил семь обедающих знакомств. В воскресенье «ем» Чуковского, понедельник — Евреинова и т. д. В четверг было хуже — ем репинские травки. Для футуриста ростом в сажень — это не дело».
В свою очередь, когда была возможность, и сам поэт кормил товарищей:
«А потом Маяковский отводил нас в буфет и кормил всю ораву лучшим, что можно было там достать, — песочными пирожными и простоквашей».
— Рита Райт, «Только воспоминания»
В еде «громадина»-футурист в принципе был непривередлив. Участница спектаклей Маяковского Мария Суханова вспоминала:
«В перерыве он вместе с нами ел черный хлеб, намазанный селедочной икрой. С едой тогда вообще было туго, и все мы подголадывали».
«Спасибо за посылку, съел замечательно. Не читайте, по возможности, глупых газет и вырезок не присылайте. Пирожки куда вкуснее и остроумнее», — отмечал Маяковский в письме 1916 года. А о Париже в 1925 году рассказывал: «Так называемый «Париж весной» ничего не стоит, так как ничего не цветет и только везде чинят улицы. В первый вечер поездили, а теперь я больше никуда не выхожу, сплю два раза в сутки, ем двойной завтрак и моюсь, вот и все».
В гостях Маяковского не только кормили, но и поили — молоком и минералкой.
«Пишите на прежний адрес Брикам. Сюда письма совсем не доходят. Меня до того тут опаивают молоком (стаканов шесть ежедневно), что, если у меня вырастет вымя, скажи маме, чтоб не удивлялась».
«Я и пил нарзан, и мылся нарзаном, и чистился — еще и сейчас весь шиплю. Чаев и супов не трогал целых три дня. Такова интеллектуальная жизнь».
Лиля Брик вспоминала, что завтракать Маяковский садился, напевая под нос «и яичницы ромашка на сковороде». Впрочем, настроение у поэта не всегда было солнечным. Амшей Нюренберг в книге «Маяковский с художниками» писал:
«Спор явно приближался к ссоре. Чтобы отвлечь внимание спорящих, жена Осмеркина приносила огромный чайник с бледным морковным чаем и блюдо с тощими серыми лепешками. Пожевав лепешку, Маяковский морщился и ядовито бросал: «Вкусно, как ваша станковая живопись».
Заказывал блюда Маяковский не менее ярко, чем их описывал. Во время поездки в Берлин поэт, по воспоминаниям Лили Брик, командовал официантами цитатой из Гейне: «Подайте мне обед, мне и моему гению!»
При этом в художественных произведениях Маяковский проявлял истинную кулинарную эрудицию. В презрительном «Гимне обеду» рядом с «А если умрешь от котлет и бульонов, // на памятнике прикажем высечь: // «Из стольких-то и стольких-то котлет миллионов — // твоих четыреста тысяч» — была строчка: «И дышать по-прежнему будет ростбиф». Значит, Маяковский знал, что в Англии, чтобы приготовить настоящий ростбиф, мясо оставляли «дышать» недели на три — чтобы вышла лишняя влага.
Лиле Брик «бешеный от мяса» противник обжорства однажды прислал фотографию с подписью: «Твой Щен на вершине Ай-Петри с шашлыком в руке».
Документальных свидетельств о том, что на самом деле ел Маяковский, сохранилось немного. Мама поэта вспоминала: «Володя любил пончики, и, когда я давала ему деньги на завтрак в школе, он просил добавить, чтобы угостить товарищей».
Денег в семье не было. Об этом Маяковский писал в своей автобиографии «Я сам». Писатель Николай Асеев записал более подробный рассказ Владимира о его детстве:
«У матери была заборная книжка в мелкую бакалейную лавчонку. По книжке оказывался торговцем кредит, не превышающий что-то около десяти рублей. Не хотелось обременять расходами на собственный аппетит, как раз не имевший границ. Поэтому переселился в Петровско-Разумовское и снял там на лето сторожку у лесника, аккуратно стараясь не превышать собственного «едового» бюджета больше чем на три рубля в месяц. Это — в рассуждении маминой заборной книжки. Установил режим. Пять фунтов копченой «железной» колбасы по тридцать пять копеек фунт; десять связок баранок — по гривеннику связка. Остальное дополнялось случайными заработками по продаже изделий выжигательных и рисовательных. Но колбаса и баранки были основой. Колбаса подвешивалась под потолок от крыс. Баранки висели там же. На колбасе делались зарубки: полвершка и две баранки на завтрак, вершок на обед, полвершка на ужин. Но иногда аппетит просыпался неописуемо. И тогда съедался и обед, и ужин, и завтрак суток на трое сразу».
Когда Маяковский вырос, а деньги так и не появились, на помощь приходили друзья:
«Установил семь обедающих знакомств. В воскресенье «ем» Чуковского, понедельник — Евреинова и т. д. В четверг было хуже — ем репинские травки. Для футуриста ростом в сажень — это не дело».
В свою очередь, когда была возможность, и сам поэт кормил товарищей:
«А потом Маяковский отводил нас в буфет и кормил всю ораву лучшим, что можно было там достать, — песочными пирожными и простоквашей».
— Рита Райт, «Только воспоминания»
В еде «громадина»-футурист в принципе был непривередлив. Участница спектаклей Маяковского Мария Суханова вспоминала:
«В перерыве он вместе с нами ел черный хлеб, намазанный селедочной икрой. С едой тогда вообще было туго, и все мы подголадывали».
«Спасибо за посылку, съел замечательно. Не читайте, по возможности, глупых газет и вырезок не присылайте. Пирожки куда вкуснее и остроумнее», — отмечал Маяковский в письме 1916 года. А о Париже в 1925 году рассказывал: «Так называемый «Париж весной» ничего не стоит, так как ничего не цветет и только везде чинят улицы. В первый вечер поездили, а теперь я больше никуда не выхожу, сплю два раза в сутки, ем двойной завтрак и моюсь, вот и все».
В гостях Маяковского не только кормили, но и поили — молоком и минералкой.
«Пишите на прежний адрес Брикам. Сюда письма совсем не доходят. Меня до того тут опаивают молоком (стаканов шесть ежедневно), что, если у меня вырастет вымя, скажи маме, чтоб не удивлялась».
«Я и пил нарзан, и мылся нарзаном, и чистился — еще и сейчас весь шиплю. Чаев и супов не трогал целых три дня. Такова интеллектуальная жизнь».
Лиля Брик вспоминала, что завтракать Маяковский садился, напевая под нос «и яичницы ромашка на сковороде». Впрочем, настроение у поэта не всегда было солнечным. Амшей Нюренберг в книге «Маяковский с художниками» писал:
«Спор явно приближался к ссоре. Чтобы отвлечь внимание спорящих, жена Осмеркина приносила огромный чайник с бледным морковным чаем и блюдо с тощими серыми лепешками. Пожевав лепешку, Маяковский морщился и ядовито бросал: «Вкусно, как ваша станковая живопись».
Заказывал блюда Маяковский не менее ярко, чем их описывал. Во время поездки в Берлин поэт, по воспоминаниям Лили Брик, командовал официантами цитатой из Гейне: «Подайте мне обед, мне и моему гению!»
Материалы по теме
