ОТТЕПЕЛЬ.
ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ ВЕСНЫ

В 1957 году в Москве прошел Международный фестиваль молодежи и студентов, буквально открывший для советского человека другой мир — с джинсами и джазом. В 1959-м Хрущев и Никсон презентовали национальную выставку США и начали налаживать культурный обмен между двумя странами. В 1961-м Юрий Гагарин стал первым человеком в мировой истории, полетевшим в космос.

С космической скоростью происходила и культурная эволюция страны: в СССР началась эпоха больших имен и больших произведений, особенно высокая концентрация которых наблюдалась в «важнейшем из искусств».

Образ интеллигентного физика-ядерщика в исполнении Алексея Баталова, который губит свое здоровье на благо науки, надолго стал романтическим идеалом и образцом для нового поколения отечественных ученых.

Сценарий написал Геннадий Шпаликов — один из самых известных выпускников сценарного факультета ВГИКа начала 1960-х. По словам Данелии, им со Шпаликовым приходилось несколько раз переписывать текст, чтобы уместиться в официальный формат, пройти одобрение худсовета, а после съемок — и цензуру Госкино. Для этого режиссеру даже пришлось придумать новый жанр — «лирическая комедия», потому как на просто комедию фильм не тянул: «Не смешно», — говорили чиновники.

Впрочем, со смелостью даже в эпоху оттепели все-таки надо было знать меру. В начале 1963 года состоялась знаменитая встреча генсека Хрущева с деятелями литературы и искусства, также известная как «встреча партийного руководства с интеллигенцией». Тогда глава государства весьма жестко высказался о фильме «Застава Ильича» Марлена Хуциева, сценарий к которому, как и к «Я шагаю по Москве», написал Геннадий Шпаликов. Новый фильм к тому моменту еще не вышел в прокат, ожидая финального одобрения киночиновников. Генсек укорял создателей в том, что главные персонажи — трое рабочих парней — только показаны положительными. А на самом деле «не знают, как им жить и к чему стремиться», а значит, новое поколение Советского Союза явно не олицетворяют.

Действительно, Хрущев представлял себе советскую молодежь в первую очередь устремленной к священной утопии — строительству коммунизма за 20 лет. А в картине увидел героев, которые испытывают экзистенциальные сомнения, не спешат взрослеть, да еще и издеваются над спущенными сверху дарами той самой оттепельной свободы.

И сам Политех как знаковое место, и эта связь поколений, молодежи и фронтовиков, попытка осмысления ее необходимости — тоже один из лейтмотивов и фильма, и 1960-х в целом. К слову, и войну в оттепельном кино пытались показывать совсем не так, как раньше.

Помимо принципиально нового киноязыка, эти фильмы и по-новому представили понятия подвига и трагедии, предельно их конкретизировали и лишили государственно-патриотической абстрактности. Здесь и подвиг, и трагедия имели отношение к конкретному человеку: маленькому мальчику, юной девушке, простому парню — характерам реалистичным, к которым так легко эмоционально подключиться.

Именно в период оттепели в отечественном авторском кино появились имена, определившие его будущее на десятилетия вперед: режиссеры Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Эльдар Рязанов, Георгий Данелия, Кира Муратова, Виталий Мельников, актеры Иннокентий Смоктуновский, Алексей Баталов, Олег Ефремов, Олег Янковский, Маргарита Терехова, Нонна Мордюкова.

Один из ярких образчиков такого объединения — организация молодых поэтов СМОГ («Смелость, Мысль, Образ, Глубина»), основанная Леонидом Губановым, Владимиром Алейниковым, Владимиром Батшевым, Юрием Кублановским и Аркадием Пахомовым в 1965 году.

А «Новый мир», главным редактором которого был поэт Александр Твардовский, оказался одним из двух более или менее либеральных литературных журналов, где появлялись сочинения условно оппозиционного толка; вторым стал журнал «Юность» Бориса Полевого. Для более принципиальных авторов существовали два варианта быть напечатанным — самиздат (машинописные, рукописные или фотокопии) и «тамиздат» (издание за границей и нелегальное распространение в СССР). С окончанием оттепели эти форматы существования новой русскоязычной литературы вообще стали единственно возможными.

Пока же «расцветали все цветы» — в том числе «деревенская литература», подарившая нам нескольких классиков. Одним из базовых произведений этого направления считается «Матренин двор» все того же Александра Солженицына. Другой знаменитый писатель эпохи, а также режиссер, сценарист и актер, — Василий Шукшин, автор многочисленных рассказов об обитателях советской деревни. Уже позже, в 1970-е, появляется целая плеяда авторов деревенской прозы, самые заметные из которых — Валентин Распутин и Виктор Астафьев.

Оттепель стала и временем разрешений и возвращения из забвения. Так, сборник произведений Исаака Бабеля был опубликован вскоре после его реабилитации в 1954 году, а роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» — в 1966-м, в журнале «Москва». Самыми популярным из свежеразрешенных зарубежных писателей были Эрих Мария Ремарк и Эрнест Хемингуэй — литература из-за границы начала занимать все больше полок в советских квартирах.

Одними из самых ярких (во всех смыслах) представителей оттепельного авангарда были участники студии «Новая реальность», основанной еще в послевоенные годы художником и педагогом Элием Белютиным. У него была целая творческо-философская система, которая работала на внутреннее раскрепощение художника. Характерно, что Белютин не противопоставлял свои творческие идеи и партийную идеологию — он даже придумал термин «коммунистический реализм» и предлагал заменить им реализм социалистический.

Но чтобы понять это, беглого осмотра экспозиции в Манеже, конечно, было недостаточно: слишком яркие произведения белютинцев, выставленные на юбилее МОСХа, также подверглись обструкции Хрущева.

Первым из важнейших событий оттепели, которое открыло советским гражданам мир актуального западного искусства, стала выставка живописи Пабло Пикассо в 1956 году, проведенная сначала в Москве, а через несколько месяцев и в Ленинграде. Тогда большинство зрителей так или иначе испытали культурный шок: слишком не похоже было творчество Пикассо на то, что приходилось видеть раньше не только обычному советскому экскурсанту, но и рядовому советскому художнику. Выставка состоялась благодаря усилиям поэта Ильи Эренбурга, друга Пикассо. Кроме того, художник никогда не скрывал своих прокоммунистических взглядов. Кстати, сам Эренбург вспоминал чуть ли не о давке на открытии экспозиции: поэту пришлось лично успокаивать публику. А в Ленинграде, после открытия экспозиции испанца в Эрмитаже, на Площади искусств стихийно собралось несколько сотен студентов — чтобы обсудить увиденное, из-за чего властям пришлось нагнать милиции и машин с водометами.

Пикассо связан с эпохой оттепели и еще одним фактом: летом 1957 года в Москве прошел VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов — испанец придумал его символ, «Голубя мира». Впервые москвичи увидели на улицах города такое количество иностранцев — десятки тысяч делегатов из 130 стран свободно разгуливали по столице.

Впрочем, параллельно с блочным единообразием появились и достойные образцы принципиально новой архитектуры, вроде московского жилого квартала «Лебедь» Андрея Меерсона. В числе других — московский кинотеатр «Россия» и целая коллекция шедевров 1967 года: Останкинская телебашня, Музей космонавтики в Калуге, кинотеатр «Аврора» в Краснодаре и выдающийся пример советского брутализма — здание ИНИОН в Москве.

Джазовый оркестр Гудмена, к слову, был вторым «сеансом» культурного обмена СССР и США. Первым же несколькими годами ранее стали не менее успешные гастроли труппы «Эвримен-опера» — с мюзиклом-оперой Джорджа Гершвина «Порги и Бесс». Труппу в качестве корреспондента сопровождал Трумен Капоте, тогда еще восходящая звезда американской литературы. Отчет о поездке — «Музы слышны» — недавно был переведен на русский язык и включен в сборник «Призраки в солнечном свете» («Азбука-Аттикус», 2017). В СССР Капоте так понравилось, что он еще несколько раз, зимой 1958-го и весной 1959-го, приезжал в Москву и Ленинград, проводя время в компании советской золотой молодежи. Во время этих поездок — в самое сердце тоталитарного режима — он дописал рукопись своего самого известного и самого «буржуазного» произведения «Завтрак у Тиффани». И этот эпизод, сейчас представляющийся полуфантастическим, — пожалуй, один из самых символичных эпизодов эпохи оттепели, времени надежд, сбывающихся зачастую вопреки обстоятельствам и партийной повестке.