А узнать еще больше об эпохе конструктивизма можно на выставке «Работать и жить. Архитектура конструктивизма. 1917–1937», которая проходит в Центре «Зотов» до 14 июля.

Кураторская экскурсия по выставке «Работать и жить.
Архитектура конструктивизма. 1917–1937»

Сам Гинзбург, главный теоретик конструктивизма и автор первой антологии отечественного модернизма «Стиль и эпоха», связывал развитие конструктивизма с формированием рабочего класса — именно на основе его потребностей должны были появляться новые типы зданий. От современного архитектора, по мнению Гинзбурга, требовалось найти «разрешение всех тех архитектурных организмов, которые связаны с понятием труда: рабочий дом и дом работы».

Основой конструктивизма стало тесное слияние формы, функции и идеологии, а новая эстетика была неразрывно связана с развитием техники и промышленности. По словам архитектора Моисея Гинзбурга, машина есть «новый элемент нашего быта, психологии и эстетики».

Поэтому для зданий, созданных конструктивистами, были характерны строгость, лаконичность форм и продуманный функционал.

Первые пять лет советской власти были проникнуты романтическими идеями о становлении нового мира — царства рабочих и крестьян. Основой общества, свободного от несправедливостей капитализма, должен был стать труд, результаты которого принадлежали бы самим трудящимся.

На один из конкурсов архитектор Иван Фомин представил проект крематория, который должен был располагаться на территории Александро-Невской лавры. Здание в виде массивной башни, возвышающейся над внутренним двором, было оформлено в неоклассических формах, но с упрощенным ордером — сочетанием горизонтальных и вертикальных элементов. В конкурсе зодчий победил, однако по техническим причинам воплотить его идею в жизнь так и не удалось.

Одним из проектов стала работа Александра, Виктора и Леонида Весниных. Разрабатывая здание, зодчие сфокусировались на объеме и пластике фасада, который выявлял внутреннюю структуру здания. Средствами художественной выразительности стали выступающие пилоны, дублирующие внутренний каркас, а также радиомачты и растяжки, создающие образ урбанистического города. Проект отличался продуманной и четкой структурой интерьера, поскольку Дворец должен был соединять в себе множество разных функций. Архитекторы предполагали, что в здании разместятся зал на 8000 зрителей и другие залы поменьше, помещения для народного университета, музей социальных знаний, центральная радиостанция, астрофизическая обсерватория, библиотека, художественная школа, гимнастические залы, клубные помещения. Для конструктивистов организация комфортного внутреннего устройства зданий стала главным вызовом и главной задачей.

В то же время реальное проектирование и строительство в этот период практически остановились из-за экономического кризиса, вызванного революцией и Гражданской войной. Однако первые постановления новой власти, например Декрет об отмене права частной собственности, обещали скорые перемены. А архитекторы верили, что объединение интересов государства и общества даст им шанс не только обустроить новую советскую жизнь, но и построить мир, в котором единственным мерилом станет благо человека в свободе от навязанных экономикой ролей — при этом в согласии с экономическими возможностями страны.

В искусстве ощущение наступающего будущего было связано с изменением отношения к техническому прогрессу: из предвестника конца времен он превратился в ценность, к которой нужно стремиться. Новый мир должен был уподобиться четкому механизму, а люди — его деталям.

Идеи и образы грядущего идеального мира были близки многим зодчим. Особенно ярко это показали архитектурные конкурсы начала 1920-х годов. Мастера, которым предложили создать новый облик городов для новой страны, воплощали в проектах собственный взгляд на слом эпох.

Одни здания олицетворяли разрыв с прошлым, достойным «сожжения» в крематориях, другие — говорили о героике современности, которая ассоциировалась с архитектурой дворцов и средневековых бастионов.

В 1922 году проходил конкурс на проект Дворца труда, который должен был располагаться на месте гостиницы «Москва».

Важнейшей задачей конструктивисты считали создание оптимальных пространств для комфортной среды. Поэтому архитектурное проектирование превратилось в настоящую лабораторию, участники которой прописывали и переписывали алгоритмы человеческой жизни, а потом на их основе разрабатывали новые пространственные решения. Так, зодчие, социологи и даже врачи анализировали состав населения и его потребности — как физиологические, так и социальные, — изучали влияние света и цвета на самочувствие, составляли «графики движения» обитателей жилых домов.

Успешно реализованным лабораторным проектом стал Дом Наркомфина, который находится в Москве. Авторы, архитекторы Моисей Гинзбург и Игнатий Милинис и инженер Сергей Прохоров, называли его домом переходного типа — переходом от обычного дома к дому-коммуне.

Шестиэтажный дом с плоской крышей-террасой опирался на столбы. Его несущей конструкцией стал железобетонный каркас, который позволил снять существенную нагрузку со стен и поэкспериментировать с планировкой жилых помещений — ячеек, которые имели разную конфигурацию. Самыми знаменитыми стали ячейки типа F.

Они располагались на двух уровнях верхних этажей. Окна спален выходили на восточный фасад: по задумке авторов, по утрам жильцы должны были просыпаться с восходящим солнцем. Большие гостиные с двусветными окнами — то есть не разделенные внутренними перекрытиями — выходили на запад и открывали городские пейзажи. Разрабатывая эти квартиры, конструктивисты продумали жизненный сценарий обитателей и предложили конфигурацию, при которой высота потолков в гостиной составляла 3,6 метра, а в спальне — всего 2,6 метра.

Одним из первых примеров комплексной среды для рабочих стал жилмассив на Тракторной улице — рабочей окраине Ленинграда. Жилой городок создали архитекторы из Стройкома Александр Гегелло, Александр Никольский и Григорий Симонов в 1925–1927 годах. Чтобы как можно скорее обеспечить жильем граждан, строили в сжатые сроки и из материалов, которые можно было быстро получить: кирпича, оставшегося после сноса разных зданий, свежей древесины и даже рельсов, трамвайных и железнодорожных.

С началом Гражданской войны в стране усугубился жилищный кризис. По данным Всесоюзной переписи населения 1926 года, на одного человека в Советской России приходилось всего 5,2 квадратных метра жилья. Поэтому фокус внимания архитекторов в это время сместился на создание «здоровой» жилой среды при минимальных экономических затратах. Именно в первое десятилетие советской власти начали разрабатывать санитарные нормы и регламенты.

Они посчитали, что для комфортного сна высота потолка значения не имела, а гостиные должны были быть высокими, чтобы обитатели ячеек не чувствовали себя скованными — ведь площадь всей квартиры составляла лишь 35–36 квадратных метров. Такая остроумная планировка давала огромную экономическую эффективность: два этажа обслуживал лишь один коридор.

Другой важной задачей архитекторов было обучить советского человека «новому быту». Зачастую вчерашние крестьяне не умели пользоваться водопроводом, канализацией и газом, не знали, что комнаты нужно регулярно проветривать. При жилтовариществах и кооперативах, которые выполняли функции соседских сообществ, начали появляться кружки ликвидации безграмотности и культурно-бытовой работы. Их организаторы обучали граждан чтению и письму, нормам санитарии и личной гигиене, проводили лекции по политическому воспитанию, организовывали походы в театр и кино, а еще — помогали решать бытовые вопросы, связанные, например, с питанием в столовых, работой яслей и детских садов.

Жилмассив состоял из трех- и четырехэтажных корпусов. Фасады выходили на Тракторную улицу, которая завершалась небольшой площадью. В пешей доступности от жилых зданий располагались Дом культуры, ясли и детский сад и даже баня. А с самой улицы открывался вид на школу им. 10-летия Октября, асимметричный план которой напоминал серп и молот.

Внешний облик корпусов был минималистичным. Декоративные элементы практически не использовали, а художественного своеобразия архитекторы достигли за счет сочетания разных объемов.

Например, все лестничные клетки располагались в полукруглых выступах, которые выходили на одну сторону и задавали ритм.

Для жилмассива архитекторы разработали разные типы квартир, рассчитанные на разный состав проживающих. Квартиры состояли из нескольких комнат, от двух до четырех, со стандартными кухнями. Также было предусмотрено место для ванн, однако их в квартиры так и не установили: советская промышленность не могла обеспечить ими все строящиеся проекты.

Для разработки такого сложного архитектурного организма метод конструктивизма подходил как нельзя лучше: зодчие могли самостоятельно определять функционал будущих зданий. Так, многие клубы братья братья Веснины проектировали по принципу конструктора, который включал в себя самые разные пространства: аудитории для кружков, зрительные залы, библиотеки и даже обсерватории, как, например, в клубе завода им. Лихачева.

В 1920-х годах начала меняться и структура зрительных залов по всей стране. Многие клубы например Дом культуры им. С.М. Зуева, не были оснащены большим количеством гримерных, костюмерных и других вспомогательных помещений: театр становился народным, и в нем все реже использовали помпезные костюмы и сложные декорации. Клубы и театры развивали идею всеобщего творчества: зрители могли меняться местами с актером и наоборот, сценическое действие выходило за пределы здания, а представления превращались в массовые демонстрации. Материалом искусства стала сама жизнь, а актерами — рабочие заводов. Именно их силами ставили спектакли Театр рабочей молодежи (ТРАМ) и живогазетного театра «Синяя блуза».

Кружковые помещения располагались в подвале клуба, а в центральном пространстве Никольский обустроил сцену и хоры. Здесь в 1927 году выступал Владимир Маяковский с поэмой «Хорошо!».

В таком виде до наших дней здание не сохранилось. После войны его реконструировали в неоклассическом стиле, а в 2004 году клуб вернули церкви. Теперь на его крыше располагается небольшая часовня, в которой проходят службы.

Одной из характерных черт культуры 1920-х годов было деятельное отношение к досугу. Особую ценность обрела социальная активность за пределами квартир. Центром этой социальной жизни стал рабочий клуб.

Функционал этого нового типа зданий не имел аналогов ни в истории, ни в мировой архитектурной практике. Архитекторы должны были разработать концепцию досугового комплекса, в котором каждый — от ребенка до рабочего завода — мог найти занятие по душе. Именно клуб должен был стать «школой» советской жизни — местом, где пропагандировались и прививались новые ценности.

В 1925 году церковь Святителя Николая Чудотворца при Путиловском заводе перестроили в клуб «Красный путиловец». Автором проекта реконструкции был Александр Никольский, ученик Василия Косякова, который возвел саму церковь.

Никольский заменил портал входа сильным художественным образом — остекленным треугольным эркером, в котором располагалась световая будка и был оборудован кинозал. Дополнял визуальный облик обновленного здания гофрированный фриз из оцинкованного железа, а стены украшали эмблемы серпа и молота и название клуба — огромная надпись.

В 1928 году стартовала первая пятилетка — план развития народного хозяйства. Она предполагала быструю индустриализацию и освоение колоссальных территорий, на которых должны были появиться новые промышленные центры.

В это время и возникла дискуссия о социалистическом расселении. Архитекторы предлагали концепции развития городов, которые кардинально отличались от традиционного понимания.

Скромные размеры квартир, которые предназначались только для сна, архитекторы планировали компенсировать за счет развития общественных пространств и инфраструктуры. Подобные жилкомбинаты располагались, как правило, возле фабрик и заводов.

Жилкомбинат для Сталинграда предложил Илья Голосов. Проект состоял из нескольких элементов: общественного центра, детского сада и жилого корпуса — массивного здания длиной в целых 540 метров. Вдоль остекленного коридора Илья Голосов расположил жилые ячейки площадью всего 5 и 10 квадратных метров. Личные кухни и санузлы проект не предполагал: общие душевые и туалеты располагались в эффектных цилиндрических объемах, которые соседствовали с лестничными клетками. Питаться жильцы должны были в общей столовой.

Михаил Охитович, основатель «дезурбанистической» концепции, предложил противоположный подход к проектированию. Его проект предполагал создание сетей расселения взамен скученных городов. Охитович считал, что развитие техники могло многократно увеличить скорость передвижения и позволяло организовать сеть обслуживания, чтобы в любом месте и в любое время человек мог получить необходимый ему комплекс услуг. Также Охитович хотел предложить людям свободу выбора конфигурации будущего жилища. Эта идея могла стать реальностью благодаря разработанной в группе Моисея Гинзбурга мобильной жилой ячейке — дому-конструктору, который легко собирался и транспортировался к месту сборки. Ячейки, расположенные вдоль проходящих параллельно дорог и линий коммуникаций, должны были соединять сети предприятий бытового и культурно-массового обслуживания. Однако этот проект остался лишь смелой концепцией.

С поворотом на индустриализацию началась глобальная трансформация жизненного уклада советского человека. В стране победившего социализма готовились не к мировой революции и падению границ во имя строительства всемирного государства, а к укреплению этих границ.

Первая теория, «урбанистическая», была связана с максимальной концентрацией населения. В проектируемых соцгородах минимальной структурной единицей признавался дом-коммуна: сложный и масштабный комплекс, где жилые и общественно-бытовые корпуса соединялись между собой крытыми переходами и складывались в протяженные жилкомбинаты. Как правило, в этих домах жилая площадь сводилась к минимуму и составляла лишь 6−8 квадратных метров.

Переход к новым ценностям отразился и на архитектуре. Ее новой задачей стало вызывать сильные эмоции. Так, на смену камерным рабочим клубам с их многочисленными комнатами для кружков и импульсом к творческому досугу пришли огромные территории парков культуры — «фабрики счастливых людей». Новый тип пространства был связан с задачами агитации и формировал образ благоденствия советского общества: например, скульптуры, панно и другие элементы паркового декора рассказывали о впечатляющих достижениях первой пятилетки.

Конструктивисты не только разрабатывали проекты инновационного жилья, но и обслуживали нужды промышленности. Резкая смена экономического курса СССР привела к началу великих строек по всей стране. Каждый регион хотел иметь на своей территории «завод-гигант» и стать частью угольно-металлургической базы советской индустриализации. Одним из самых масштабных проектов эпохи индустриализации стало создание Урало-Кузбасского комбината.

Урал был богат месторождениями металла, а Кузнецкий бассейн, расположенный в Сибири, — углем. По задумке планировщиков, транспортная система должна была превратить эти отдаленные регионы в цельную структуру, работающую на усиление советской металлургии. Лучшие специалисты из Москвы, Ленинграда и даже из-за рубежа приступили к разработке проектов заводов-гигантов. Предполагалось, что они покроют плотной сетью Урал и район Кузнецкого угольного бассейна.

Каждому заводу требовались люди — вначале строители, затем рабочие и инженеры, и всем им необходимы были жилые дома, административные центры, культурные и досуговые учреждения. Так начали появляться рабочие поселки и соцгорода. В Магнитогорске трудился немецкий архитектор Эрнст Май, Уралмаш проектировал местный архитектор Петр Оранский, а над проектом Черниковского промузла работал московский архитектор Моисей Гинзбург. В 1930-х годах в Свердловске (современный Екатеринбург) появился так называемый «Городок чекистов»  — Жилищный комбинат НКВД. Его построили по проекту Ивана Антонова и Вениамина Соколова на месте старого кладбища на городской окраине.

Комплекс из 14 корпусов был создан по заказу НКВД–ОГПУ для размещения в городе командного состава. Квартиры «городка» отличались по размерам для разных семей. В большинстве из них не было кухонь, только ниша для разогревания еды: жильцы могли заказать еду навынос в фабрике-кухне.

Жилые корпуса находились близко к социально-бытовым объектам. Например, так называемое общежитие для одиноких, малосемейных и командированных соседствовало с Домом культуры им. Ф.Э. Дзержинского. В нем располагались не только два зала, но и фабрика-кухня, пионерские клубы, универмаг и даже мебельная мастерская.

Была на территории жилкомбината собственная поликлиника и больница со стационаром, а еще — прачечная и библиотека.

В начале 1930-х годов советская власть поставила перед зодчими непростую задачу: создать величественную пролетарскую архитектуру. Колоссальные по размерам здания-дворцы, «воспитывающие волю и чувство масс к борьбе за коммунизм» и вызывающие «чувство бодрости, уверенности, силы и радости», противоречили принципам социальной архитектуры с ее рациональностью, эргономичностью и экономичностью. В периодической печати развернулась критика авангардной архитектуры 1920-х годов. Смена вкусов сразу отразилась в архитектурной практике.

Одним из самых амбициозных замыслов стало возведение Дворца Советов в Москве. Конкурс на создание проекта проходил в четыре этапа в 1931–1933 годах, и победил в нем архитектор Борис Иофан. Здание высотой в 260 метров, в котором располагались большой круглый зал на 20 тысяч человек и малый зал на шесть тысяч человек, должно было завершаться 18-метровой статуей «освобожденного пролетария». Позже советом строительства решено было поставить на ее место скульптуру Владимира Ленина в 50−75 метров высотой — здание Дворца при этом служило бы ей пьедесталом. Постановление 1932 года об организации работ по строительству Дворца гласило, что «поиски [художественного решения] должны быть направлены на использование как новых, так и лучших приемов классической архитектуры».

В 1933 году на левом берегу Москвы-реки, напротив Центрального парка культуры и отдыха им. М. Горького (на территории современной Фрунзенской набережной), планировали возвести грандиозный «комбинат всех видов и средств техпропаганды» — комплекс зданий Дворца техники площадью в 117,5 гектара. В отличие Дворца Советов, строительство которого началось на месте взорванного в 1931 году храма Христа Спасителя, этот проект так и остался лишь на больших ватманах.

Такая погоня за внешней роскошью отрывала архитекторов от реальных задач и реального проектирования. И к середине 1940-х годов даже самые ярые противники авангарда признали, что архитектура оказалась в тупике. Александр Веснин писал:

В городах появились парадные ансамбли площадей и главных магистралей, реки были убраны в гранитные набережные, здания поликлиник, университетов, школ и театров стали похожи на античные храмы. Однако большая часть страны ютилась в коммуналках и бараках. Их начали расселять лишь после постановления Хрущева о преодолении излишеств в архитектуре 1955 года, которое ознаменовало начало новой эпохи индустриального домостроения.

В наши дни здания, построенные конструктивистами, можно увидеть по всей России: в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Новосибирске, Иванове, Нижнем Новгороде, Самаре и других городах. Попробуйте потренироваться отличать их в городской застройке с помощью небольшого теста.