Медея
Николай Охлопков, который успел получить и как актер, и как режиссер уроки Вс. Мейерхольда еще в двадцатые годы, вслед за своим учителем, полагал, что современному театру необходимо экспериментировать со сценическим пространством. Решив в 1961 году ставить трагедию Еврипида «Медея», Н. Охлопкову предстояло выбрать пространство, в котором развернется действие древнегреческой трагедии. Он неслучайно отдал предпочтение для своей постановки Концертному залу им. П.И. Чайковского, срифмовав архитектуру зала — амфитеатр зрительских рядов, охватывающих полукружием подмостки — с устройством сцены античного театра. Вместе с художником В. Рындиным режиссер обозначил и орхестру, на которой разворачивалась игра Хора, протагонистов и антагонистов, в глубине было установлено и подобие скены — каменное строение, а сам зал Н. Охлопков породнил с амфитеатром древнегреческого полиса.
Историки театра видят продолжение мелодекламации древнегреческих актеров в современной опере. Так артисты, занятые в «Медее» не пели текст, а декламировали, но Н. Охлопков отдал не меньшее право музыке, усиливающей Хор. Один из самых авторитетных критиков П. Марков так писал о режиссуре Н. Охлопкова: «Он (Н. Охлопков — ред.) постоянно расширял репертуар, самая высокая классика вставала перед ним в его режиссерских мечтаниях, вплоть до античной. Вслед за «Грозой»& и «Гамлетом» последовала «Медея», которая потребовала и коренного изменения в решении сценического пространства. Не напрасно «Медея» первоначально шла в Зале имени Чайковского в сопровождении оркестра, помещенного в середине зрительного зала». Игра актеров, хор, симфонический оркестр, хоровая капелла А. Юрлова — все это создавало целостное трагедийно напряженное действие.
Для Н. Охлопкова, хотя и любившего удивлять зрителя неожиданными пространственными решениями, все-таки был важен человеческий посыл самого текста, что и определяло сценографию, композицию, построение мизансцены.
Миф о Медее, убившей своих детей из мести к неверному мужу Ясону, Н. Охлопков трактовал как борьбу между «деловитостью и исступлением, между эгоизмом и изуверством». Его режиссуре была свойственна «дерзкая гиперболизация, по его же словам в «Медее» Еврипида Н. Охлопкова особо интересовал «грандиозный калейдоскоп человеческих страстей».
Медея Е. Козыревой выходила в начале действа, чтобы поведать Хору о беде. Ее муж Ясон (Е. Самойлов) расторгал с ней брак и женился на дочери Креонта, царя Коринфа (А. Ханов). Вот Кормилица (З. Либерчук) оплакивает судьбу Медеи, вот Корифейка Хора коринфских женщин (Т. Григорьева) повествует полису о случившейся несправедливости. Женщины Хора то внимают горю Медеи, то в тревоге, отчаянии и скорби кружат по сцене, закрыв лица масками.
Актерская пластика вырвана из плена бытового театра. Укрупненный жест, выражающий состояние гнева, страха, смятения Медеи строго фиксировался. Актеры выходили на арену, чтобы призвать народ найти справедливое решение. Они были и участниками трагических событий, но и они же свидетельствовали перед полисом о своей правде.
Главным событием спектакля становится предательство Ясона, который не сразу появляется на сцене. Сначала Медею посетит сам Коринфский царь, будущий тесть Ясона. Всемогущего Креонта воины вносят на носилках. Медее ужу известно, что царь «желает лишить коринфского приюта» не только ее, но и детей. Медея уговаривает его отсрочить ссылку и дать ей всего один день. Уже после того, как царь покинет дом Медеи, точно также внесут на носилках Ясона. Это — бездушный и ловкий делец. Из обвинений и упреков Медеи становится ясно, что в своей карьере он обычно использует женщин. Медея дочь царя Колхиды, похитив Золотое Руно для Ясона, проклята на варварской родине. Ей нет дороги домой. «Друзья мои врагами стали», — вот ее итог, ее жертва ради любви. Проклятая на родине, она гонима из Коринфа.
Измена Ясона глобализируется Н. Охлопковым до масштабов первого предательства древнего мира, последствием которого станет деградация античного мира, — необратимый распад семьи, общества, полиса.
Загнанная обстоятельствами жертва готова к исступленной мести.
Хор, а значит и полис, поначалу на стороне Медеи. Ясон, который старается держаться гордым коринфянином, однако в душе понимает, что народ будет трудно убедить в своей правоте. Не муж, не воин, — так аттестует Медея Ясона — он же показным жестом заламывая руки, обращаясь к богам в фальшивой величественности, этот циник и сам понимает, что он клятвопреступник. Однако, Ясон гримирует свою низость перед полисом тем, что, мол, не дали боги ему таланта оратора: «Кто не рожден оратором, тому теперь беда» — сетует он. Чтобы усмирить Медею, свой новый корыстный исключительно для себя брак он объясняет заботой о детях. Это даст возможность де им породниться с царским домом Креонта.
Медея Е. Козыревой пускает в ход хитрость, имитируя после страстных обвинений примирение с мужем. Вступает в силу ее коварный план: она просит, чтобы детям разрешили принести дары на свадьбу.
Вот Хор расстилает полотно — тот самый дивный пепплос. Кормилица выносит диадему. Эти дары напоит Медея ядом.
И вот когда эти смертельные дары вручают брачующимся два ангелочка, когда в муках погибает невеста, а царь, пытаясь спасти свою дочь, также будет отравлен (о чем сообщает Хор), Медея думает о следующем шаге своей безудержной мести.
Ночь. В руках ее факел. Вся прежняя жизнь с Ясоном для нее обман. Дети будут отняты. Она не увидит ни их жен, ни их свадеб, не они похоронят мать. И вместе с тем, Медея медлит. «Безумно покупать Ясоновы страданья своими по двойной цене», — говорит она самой себе. Но Хор все слышит, и его Корифейка пытается остановить кровавую расправу над детьми, чей детский смех тоже слышит полис. Медея целует детские ручки. Ее озаряет светлая улыбка, когда она все-таки решает идти до конца в своем злодеянии.
«Ужас беспредельный свершился», — сообщает Хор, потрясенный содеянным. Такого зла не знал древний мир.
Медея оставляет жить Ясона, хотя тот первым делом обеспокоен, явившись к ней, своей участью. Ее проклятье коварнее: быть ему бездетным. Род же Креонта не сможет отомстить за мать ее детям.
И Медея, и Ясон обращаются к богам, полис в смятении и не знает, каким должно быть справедливое решение. Корифейка уповает на богов, заключая трагедию о Медее словами: «Зевс на Олимпе решает. И то не приходит, что ожидаем. Такие исходы бывают и в жизни».
