Дом Бернарды Альбы
Евгений Марчелли с 2011 года является руководителем Ярославского Театра драмы имени Федора Волкова. Первый же его спектакль на этой сцене — «Екатерина Ивановна», поставленный им годом ранее (Марчелли тогда был приглашенным режиссером), стал лауреатом Национальной театральной премии «Золотая маска». Этот успех позволил руководству театра принять Евгения Марчелли в штат театра, а затем назначить его директором и позднее художественным руководителем. За это время Марчелли поставил в театре еще четыре спектакля, один из которых — «Без названия» — вновь номинирован на «Золотую маску».
Театр Евгения Марчелли, как и любой авторский театр, может вызывать взрывы негодования и столь же страстное обожание. О нем регулярно пишут как о режиссере, ломающим стереотипы. Спектакли Марчелли, поставленные по классическим произведениям, — это непременный диалог. Не столько попытка постичь и переосмыслить авторский замысел, сколько стремление втянуть этого самого автора в сиюминутный разговор с тем, чтобы увлечь его собственными представлениями об окружающем мире.
Спектакль «Дом Бернарды Альбы» — последняя на сегодняшний день постановка Марчелли в Театре им. Ф. Волкова. И для ярославского зрителя он стал интересен далеко не только новым прочтением пьесы испанского поэта и драматурга Федерико Гарсиа Лорки, но и тем необычным пространством, в котором действие спектакля развернулось. Дело в том, что «Домом Бернарды Альбы» театр открыл так называемую Среднюю сцену, объединяющую в своем пространстве происходящее на подмостках и зрителей. Публика здесь располагается на трибунах, выстроенных на основной сцене театра, актерам отдана авансцена, а в качестве «задника» выступает историческое и живописное пространство зрительного зала. В «Доме Бернарды Альбы» балконы и партер современными мультимедийными средствами, к примеру, превращаются в цветущее маковое поле.
Маковое поле становится своеобразной метафорой свободы, к которой изо всех сил тянутся героини пьесы. Действие ее разворачивается в небольшом испанском селении и, по сути, ограничено стенами дома Бернарды Альбы. Пожилой испанской матроны, только что потерявшей мужа. Следуя своим внутренним традициям и понятиям, Бернарда объявляет в своем доме восьмилетний траур для себя, пяти дочерей (в возрасте от 20 до 39 лет) и двух служанок. Отныне, по ее словам, даже ветру, а не то что мужчинам, не будет доступа в это царство скорби.
Евгений Марчелли, в отличие от большинства режиссеров, обращавшихся к этой пьесе, не стал играть ее как одноактный спектакль. Напротив, он максимально раздробил свою постановку. Получилось три коротких получасовых акта, каждому из которых присуща своя стилистика, свое настроение. Первый акт начисто лишен слов — лишь закадровый полушепот, вводящий зрителя в «предлагаемые обстоятельства». Это танцевальная увертюра, погружающая зрителя в своеобразный транс, настраивающая его на волну предстоящего действа. Шелест юбок, стук каблуков… Яростный и нервный танец, за которым из первого ряда зрительских трибун наблюдает сама Бернарда Альба. Она вне этого отчаянного безумия — женщина, словно наделенная неким знанием, еще недоступным ее дочерям. Надо сказать, что сам режиссер признавался, что идея его спектакля разительно отличается от заложенной в пьесу автором: «Мне безумно интересно сосуществование двух миров — мужчин и женщин, но как раз в этой пьесе мужчин нет. Для меня это явилось самым любопытным раздражающим фактором — их не только нет в тексте, их нет вообще. Альба не деспотична, она несчастна. Любым способом — наказанием, проявлением тирании — она пытается уберечь дочерей от главного трагического знания жизни: женщина обречена на «безмужчинье». Альба знает, что мужчин нет в принципе, а девочки об этом еще не догадываются, они рвутся на волю, сходят с ума».
Действие, в этом спектакле однозначно выходит на первый план, оставляя слову чуть ли не вспомогательную роль. Причем действие любое — от образно-метафорического до предельно реалистичного, граничащего порой с физиологией (последнее, впрочем, всегда было свойственно режиссерскому почерку Евгения Марчелли). Вот только утих безумный танец, к финалу которого были сброшены бессчетные юбки, скрывающие женские фигуры, как на смену ему приходит вполне бытовая сцена мытья полов или лепки пельменей. Причем все делается «взаправду»: на глазах зрителей прокручивается красное мясо, режется лук, вымешивается тесто, — весь бесконечный процесс, страшный своей рутинностью.
Сочетание быта и условности, осязаемой чувственности и мира неосознанных желаний, — на этом контрасте строится спектакль Евгения Марчелли. На сцене рождается образ мира, в котором, казалось бы, есть все необходимое для нормальной жизни, но не хватает какой-то малости или, возможно, чего-то самого главного.
