Василиса Мелентьева
Фильм-спектакль по одноименной пьесе А.Н. Островского.
Действие разворачивается в эпоху Ивана Грозного. Малюта Скуратов плетет при дворе могущественного русского царя интриги. Василиса Мелентьева, молодая вдова, становится орудием в руках хитрого Малюты. Под его влиянием, она решает извести царицу и занять ее место на троне, соблазнив Ивана Грозного…
Драма «Василиса Мелентьева» написана А.Н. Островским при участии директора императорских театров Степана Александровича Гедеонова. Исторический материал для замысла пьесы Гедеонов взял из «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзина. В отображении личности Грозного Гедеонов отталкивался от видения историка, изображавшего Ивана IV с точки зрения его врагов — бояр во главе с Курбским. Островский же, работая в октябре 1867 года над черновым вариантом текста «Василисы Мелентьевой», «переработал» видение Гедеонова. Так, если у Гедеонова главным действующим лицом была царица Анна, то у Островского ведущей героиней стала Василиса. Изменился и конец драмы: Колычев, преданно любивший Анну в варианте Гедеонова, в окончательном варианте Островского губит царицу из любви к Василисе.
Из книги Владимира Андреева «Один бесконечный сюжет» (2011 г.):
<…> «Последней ролью Соловьева стал Иван Грозный в пьесе Островского «Василиса Мелентьева». В этой своей работе Островский размышляет о трагедии одиночества и самовластия, о жестокой цене предательства, при котором первой гибнет любовь. Знаменитая любовная драма ярко и страстно пылает на фоне поистине трагической эпохи. Не может быть счастья в мире лжи и насилия — в этом виделся острый социальный смысл спектакля, подлинная трагедийность. Это мы стремились подчеркнуть. Мы не строили его по канонам романтической мелодрамы: с одной стороны, ряд условных злодеев, а с другой — группа добродетельных героев. Нет, давая сценическую жизнь этому произведению, мы думали и о сегодняшних взаимоотношениях людей, стремились осмыслить их в русле подлинного историзма. Задача увлекательная, но очень трудная и ответственная.
Не раз, сидя за полночь, мы обдумывали детали постановки. Придумали, например, что в живописном решении спектакля должны быть подлинные белокаменные палаты и переходы, мерцание свечей, черно-серые кафтаны опричников, посеребренные одеяния бояр, трепещущих пред грозным царем. Хотелось постепенно выявить потаенную жизнь царского двора, чтобы зритель вместе с нами ощутил эту атмосферу, отравленную страхом, клеветой, подозрительностью, стонами жертв Смутного времени.
Главное, что нас увлекало, когда мы думали о фигуре царя, — это грандиозная возможность создания сложнейшего характера, противоречивого и масштабного. Помню, как размышлял тогда Иван Иванович Соловьев: «Ведь Грозный действительно озабочен и сохранением славы государства, и собственной славы, а значит, и власти. Он не только лукав и подозрителен, а в определенные моменты доверчив. Смотрите, как он разнообразен: в третьем акте к царице безжалостен, а потом по-отечески озабочен болезнью Василисы. Во время беседы с лекарем любуется красотой Василисы, как ребенок, и в этом я хочу проявить «человеческие» свойства Ивана, но — Соловьев потрясал своим большим пальцем, а руки у него были сильные, выразительные — …но, повторяю, он обманут. Василиса называет во сне имя Колычева, и вот я… он, — поправляется Соловьев, — все мгновенно, безжалостно понимая, снова становлюсь одиноким». Соловьеву удалось создать образ человека умного, но бесконечно уставшего, который судорожно хватался и за жизнь, и за власть. Личность капризную и вздорную, за чьи капризы расплачивались люди.
Когда композитор Олег Янченко впервые показал музыку, Иван Иванович как бы обрел «второе дыхание» в работе над ролью — так она ему полюбилась. Надо сказать, что музыкальное оформление спектакля стало своего рода его звуковым образом: перезвон колоколов, трещотки, монотонный, словно отсчитывающий время стук, песнопения — все эти звуки то усиливали тему какого-нибудь персонажа — злодея Малюты или страдающей царицы, — то переходили в голос народной скорби, то грозно напоминали о грехах и преступлениях царя, которые замолить невозможно». <…>
