Зеленая Зона
Послевоенный подмосковный рабочий барак встревожен новостью. Рядом строятся новые пятиэтажки, и прошел слух, что как только стройка закончится, всех жителей барака переселят в многоквартирный дом со всеми удобствами. Ожидают этого события в течение всей пьесы, а по ходу дается срез жизни советских людей.
Хоть и живут они в зеленой зоне, но у них нет права на частную жизнь — их барачное существование проходит за условными картонными перегородками.
Для шустрого Прохора Пасечника (С. Новиков) вошло в устойчивую привычку успевать в зависимости от текущего момента для всего находить свое время в пространстве коммунального общежития, в том числе для интимной жизни. Вот они остались вдвоем с женой Паней (И. Денисова), и Прохор не хочет ждать ночи, подкатывая к жене со своими резонами. Однако надо успеть урвать у жизни любовных утех, пока соседи не пришли играть в лото. И муж, и жена уже привыкли жить вот так, но Паня все равно стыдится, все равно ей нужна прелюдия, и она простодушно пускает в ход пусть хоть на минуту, но свое кокетство. Им даже этот барак, когда за водой надо идти на колонку, а в сортир на улицу, не кажется зоной. Бывало и похуже, ведь Прохор вообще жил в земляне.
Максим Корнеев (Н. Соловьев) — фронтовик, контуженный на войне, дает свои уроки воспитания пасынку, который посмел дать поиздеваться над советским шлягером. Нешуточный конфликт отцов и детей возник из-за интерпретации песни «Широка страна моя родная». Отчим впадает в зековскую истерику, рвет на груди рубаху, валит мальчика на пол, придавливает пацана своим мускулистым телом, хватает за горло и хрипит: «Повторяй: широка страна моя родная…». Но этот припадочный ветеран, когда пребывает в мирном настроении, — чуткий мужик, чует он, что у пасынка жизни нет никакой, что тот молод. Жене Клаве (И. Тимофеева), которая бросается то к мужу, то к сыну, разрываясь в своей любви к обоим, ветеран велит все ими скопленные деньги отдать на новый костюм мальчику.
В рабочий барак попали и деятели искусства: муж и жена, он — музыкант, а она актриса. Правда, все в прошлом. Стареющая в прошлом служительница Мельпомены Нина Дмитриевна (М. Александрова) то и дело превращает убогое жилище в гримерку: как она, мурлыча цыганский романс, накладывает маску из сметаны на лицо, — брызги летят во все стороны. Кажется, еще чуть-чуть, и выйдет на подмостки. Но подмостки оборачиваются бараком. Не дает ей покоя былой успех, но был ли таковой вообще? Хоть и ставит она себя выше плебса, но во время застолья именно ею будет сделано горькое признание: чем лучше мы играли на сцене, тем больше врали, только здесь, в бараке, я поняла, что такое жизнь и любовь. И сразу становится ясно, что театр, в котором она играла, плохой, и будучи актрисой играла Нина Дмитриевна не про ту жизнь, которой жили миллионы, а про ту, которая к действительности не имела никакого отношения. Милиционершу бабу Шуру играет старожилка театра Зоя Терехова. Этакая православная бабушка с пистолетом в кобуре всегда является в гости к третьей рюмке. Она растит внучку одна, трепещет за нее, учится вместе с ней. Вместе с ней также заучивает стихи Некрасова, повторяя за пионеркой: «Я лиру посвятил народу своему». Все в этой большой фактуре уживается: и преданность сталинской власти, и страх этой самой власти, и вера в Бога, и любовь к рюмочке. Вместе с тем, она боится жизни. Трудно ее представить не то, что стреляющей из пистолета, но притрагивающейся к кобуре. Кажется, надела она эту форму, чтобы хоть как-то уберечься от мира. Диалог, в котором следует вопрос: «Как ты думаешь, а коммунизм у нас скоро будет?» — «Скоро» — в спектакле Афанасьева получается отчаянно смешным. После диалога наступает «немая сцена», которая разрешается простодушной репликой бабушки: «А что, не скоро, что ли?». Ее внучка Лидочка (М. Филиппова) — бойкая пионерка, уж точно думает, скоро. Она одинаково проникновенно и, одинаково не понимая смысла, читает вслух не только Некрасова, но и молитву, — тут в ход пошло воспитание бабушки. В спектакле Сергей Афансьев контрастно соединяет два эпизода: под бормотание пионеркой молитвы убивают бунтаря.
Жертва — Толя Гущин (Павел Поляков). Он стал отверженным обществом не по доброй воле. Хотел защитить справедливость, а в результате получил срок. Его прошлое не пристало к нему. Толя — чистая душа, но со сломанной судьбой. Попивает, прикидывается Дон Жуаном, но главное, что он хочет страстно понять — суть происходящего. Такой, как он, всегда чужой среди своих. С ним неуютно, он раздражает своей самостью. Бьют его до смерти свои, с кем он пил, ел, играл в лото.
Есть в бараке и свой юродивый поэт Тема (А. Голишев). Он читает свои стихи про другой райский берег, про родину, он примиряет жизнь «зоны», но спасти Толю не сможет, потому что не Толю убивают. Вырывается общий стон отчаяния барака по несостоявшейся жизни. Зона срывается на убийство невинного, потому что на ком-то надо было сорваться, чтобы выплеснуть всю тяжесть невыносимой жизни.
Начинается спектакль с того, что на авансцене стоит микрофон из 50-ых. С. Афанасьев удваивает театральную реальность: в студии записывается радиоспектакль. Актеры играют актеров новосибирского театра, которые в свою очередь играют персонажей барака. Микрофон становится знаком, который по-разному обыгрывают: это и знак присутствия незримой «высшей власти», мифического «товарища майора», чутко прислушивающегося к голосам людей 1950-х. Это и чистое творчество, когда актеры читают микрофону патриотические стихи, увлеченно скрипят ножкой стула (имитируя постельную сцену). Могут начать эпизод бессловесной микро-историей об опоздавшей к радиозаписи партнерше.
А что с мечтой, что явилась в начале спектакля? Люди из барака так никуда и не переедут. Свои отзывы о радиоспектакле голос дикторши посоветует отправить по адресу «широка страна моя родная…»
