Последнее письмо
В основу спектакля «Последнее письмо» Николая Шейко, поставленного на малой сцене московского театра «Эрмитаж», легла, пожалуй, самая пронзительная глава романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» — прощальное письмо, которое Виктор Штрум получил от матери, когда ее уже не было в живых (она попала в гетто, а потом была расстреляна).
Любопытно то, что Гроссман включил в роман подлинный документ, его мать действительно расстреляли, и напечатанное в «Жизни и судьбе» письмо Штрума было адресовано непосредственно ему. В течение жизни писатель не раз обращался к маминому «завещанию», он писал ей ответы, зная, что всякий раз пишет в пустоту.
Режиссер Николай Шейко соединил в единый сценический текст письма Гроссмана и его матери. В спектакле солирует Александра Ислентьева (Мать), ей аккомпанирует Сергей Щепачев (Сын).
Умный и тонкий режиссер, Николай Шейко в своем исповедальном спектакле предельно точен и скуп на эмоции. Он справедливо полагается на текст, который, если правильно расставить акценты, сам подводит зрителя к трагическому финалу.
По сути это документальный спектакль, в котором рассказывается реальная история семьи. Осознание этого, конечно, накладывает особый отпечаток на без того пронзительную и болезненную тему.
Женщина в светлом платье и шляпке выступает откуда-то из темноты, словно на миг отделяется от нарисованной на занавесе толпы людей, идущих в неизвестном направлении. «Витя! Витя!» — протяжно зовет она из дымки сына. С первых слов, с первых строчек письма она констатирует, что письмо ее будет последним. Из-за колючей проволоки еврейского гетто ей не выйти. Свой монолог она произносит просто, без надрыва и патетики, с еле уловимой долей иронии к своей героине.
Александра Ислентьева создает образ трогательной, забавной женщины, полнокровной и живой, интеллигентной и порядочной. В Гетто она продолжает лечить и учить французскому, назло приближающейся смерти.
Зритель не может удержаться от слез, когда героиня рассказывает о том, как в Бердичев пришли немцы, как выпустили приказ, запрещающий евреям покупать еду, ходить по улицам, жить в городе. Им велели собрать вещи и явиться в гетто на окраине города. Позже стали водить рыть братские могилы, а после — расстреляли.
Будничной интонацией актриса описывает перемену вдруг произошедшую с соседями, когда ее выселяли из города. Жена дворника позлорадствовала, соседки стали в ее присутствии делить между собой ее мебель, после 20 лет работы ее уволили из больницы только лишь потому, что она — еврейка.
С удивлением она обнаружила, как люди теряют человеческий облик. Как страх делает кого-то подлецом, а кого-то — героем. Так неожиданно ее хмурый пациент пришел на помощь — проводил до гетто и обещал каждый день приносить хлеб. Позже именно он передал Штруму письмо погибшей матери.
Находясь в гетто, описывая своих друзей по несчастью, героиня рассказывает о том, как люди на краю пропасти остаются людьми: «Что сказать тебе о людях? Они продолжают поражать меня хорошим и плохим». Даже в экстренной ситуации человек не теряет надежду, хотя знает — счет его жизни идет на часы. «Надежда не связана с разумом, это инстинкт», — делится своим открытием героиня. Говоря о неминуемой смерти, она в глубине души продолжает надеется на встречу с сыном, хотя мысль о том, что он находится на свободе, единственное, что по-настоящему радует ее.
В постановке есть место не только слову, в самые трудные моменты мать Штрума прерывает монолог, напевая себе под нос еврейскую песенку. В «Последнем письме» есть завораживающие зоны тишины, когда в луче света фигурка немолодой женщины выглядит особенно беззащитной и одинокой.
Впрочем, в своем письме героиня уверяет сына, что в гетто перестала испытывать это чувство — вокруг были люди, разделившие с ней одну судьбу.
Более откровенно об одиночестве она расскажет в конце своей исповеди:
«Витя, я всегда была одинокой. Бессонными ночами я плакала от тоски, моим утешением была мысль, что расскажу тебе о своей жизни, расскажу, почему мы разошлись с твоим папой, почему такие долгие годы я жила одна. Я часто думала, как ты удивишься, узнав, что твоя мама делала ошибки, безумствовала, ревновала, что ее ревновали, была такой, как все молодые. Но моя судьба закончить эту жизнь одиноко, не поделившись с тобой».
Пронзительный монолог спустя 20 лет нашел продолжение в романе писателя. Сын отвечал матери, точно зная, что она больше никогда не прочтет его писем. Свой роман он писал с мыслями о ней, «я — это ты, моя родная, а когда я умру, моя любовь останется в той книге, которую я тебе посвятил».
Спектакль театра «Эрмитаж» был поставлен к юбилею победы. Негромкая премьера собрала в зале театра людей, для которых имя Гроссмана было связано с понятием «правда о войне». Исповедь, свидетелями которой они стали, рассказывала не только о жизни и смерти, о фашизме и еврейских погромах. Это был спектакль о материнской любви, которая не заканчивается даже после смерти. «Последнее письмо» — один из немногих спектаклей, по окончании которого зрители не спешат покинуть театр, а просто молча сидят в тишине.
