Игорь Шелковский: «Увлечение цифрой для меня — демагогия»

— Начнем с проекта «Здесь и сейчас»: в «Зарядье» появится ваша скульптура «Ваза с цветами». Как вам кажется, почему такой проект нужен городу?

— Само собой разумеется, что город украшает себя такими вещами. Дома вы завешиваете стены фотографиями, картинами, ставите мелкую пластику. Так же и город украшает себя — памятниками, скульптурами, декоративными вещами.

— Вы делали «Вазу» специально для этого проекта? Учитывали особенности локации?

— Я не делал ее специально для «Зарядья». А делал как бы для самого себя, а потом ее увеличили. Потому что я работаю с небольшими размерами, к сожалению. У меня такое ателье, которое не позволяет развернуться и делать большие вещи. Делаю 50–60 сантиметров высотой. А здесь получилась скульптура в семь метров. Я очень доволен, потому что для скульптуры очень важен масштаб. Чем она больше, тем значительнее. Я обычно привожу такой пример: если египетскую пирамиду уменьшить до размеров детского кубика, от ее величия ничего не останется. Так что это неожиданное предложение меня очень порадовало.

— А как, по-вашему, такая доминанта в городской среде, как, например, Петр на Крымской набережной или пресловутая «Большая глина» на Болотной набережной, — это красиво или уродливо?

— И то и другое. Она может и украшать, и уродовать, но во всяком случае это повод немножко поразмышлять, что такое искусство. Что такое красивое искусство и безобразное искусство.

—  «Петр I» вписывается в среду?

— Мне кажется, не вписывается. Кто-то сказал, что это сушилка для портянок. Дело в том, что у него отсутствует основное качество монумента — монументальность. Это статуэтка, увеличенная до больших размеров. Вы можете поставить ее дома на комоде, но в городе она не смотрится. На мой взгляд. Может быть, кому-то нравится. Кроме того, вы знаете, к любому памятнику люди привыкают. Самый яркий пример — Эйфелева башня. Сначала ее проклинали, а потом она стала символом города.

— В одном из интервью вы сказали, что «цвет убивает форму». А чем обусловлен выбор цвета для вашей «Вазы»?

— Если бы она была раскрашена в десять цветов, то это бы убило форму. А так она одного цвета, и именно это создает ее монументальность и единство с пространством. Я взял красный цвет как самый яркий и самый мажорный.

— С каким материалом вам интереснее и комфортнее работать?

— Я всегда работаю с деревом, это наиболее дешевый материал. Если нужно сделать большую скульптуру, отдаю специалистам, которые ее увеличивают до необходимых размеров, например в три или в десять раз. И уже делают не из дерева, а сваривают из металла, потому что большую работу из дерева сделать трудно. Тем более работу, которая будет стоять на свежем воздухе, под дождем.

— Расскажите о том, как создается скульптура? Вы работаете без предварительных набросков и рисунков?

— Без, я просто следую общему замыслу. Кстати, такие работы, как в «Зарядье», я делал еще до отъезда в эмиграцию в 1975 году. Так что для меня это не новое явление. Я просто повторил ту идею. А идея очень простая: это ваза с цветами. То есть основной кусок — это прозрачная ваза, я обычно отмечаю там уровень воды. И в ней обычно несколько веточек с цветами, с листьями. Так что в этом смысле я реалист.

— А как вы воспринимаете критику?

— Нисколько ее не боюсь. Любой вправе критиковать. Кому-то нравится, кому-то не нравится — это естественно. Я и сам к своим работам отношусь критически.

— Вы больше любите восточное искусство, чем западное. Почему?

— Я действительно люблю восточное искусство, мне близка его эстетика. Недавно даже смотрел японскую мультипликацию, мне очень понравилось. И в западном искусстве я люблю элементы восточного: например, Ван Гога. Он много использовал японской эстетики.

— А из современного искусства можете кого-то выделить?

— Мне нравится швейцарский скульптор Альберто Джакометти, это не совсем современное искусство, конечно. Энди Уорхол еще — он немножко опередил свое время.

— А как вы относитесь к классической скульптуре?

— Мне это не очень близко. Там все-таки язык натурализма, а сейчас язык должен быть иным. XX век дал миру совсем другие выразительные средства.

— Вернемся к городскому пространству. Что вам нравится в современной Москве, а чего не хватает?

— Я очень благодарен мэру Москвы за высадку большого количества деревьев. Я бы предложил сделать что-то вроде каталога, где было бы указано, какие деревья растут на каждой улице. По листьям можно определить дуб, клен, а другие я просто не знаю. Мне интересно было бы купить такое издание. Городская среда от растений меняется, они ее украшают. Как и скульптура. Я, например, всегда с удовольствием прохожу мимо памятника Тимирязеву.

— А что, на ваш взгляд, стоило бы изменить?

— Москва строилась всегда очень хаотично — у нас нет мест, где все было бы гармонично и красиво. Но это все нужно планировать заранее. Сносить, конечно, ничего не нужно, но вот когда строятся новые дома — там уже надо постараться внести гармонию, чтобы они не противоречили друг другу.

— Какой архитектурный стиль вам больше всего импонирует?

— Конструктивизм. Я всегда любовался домом Ле Корбюзье, домом у Донского монастыря. Мы, еще когда учились в училище, бегали туда просто смотреть. Еще не знали, кто автор, думали, что это тоже Ле Корбюзье. Потом, когда я уже издавал журнал «А-Я», я фотографию этого дома там поместил.

— Художники сейчас ищут новый язык — как думаете, что ждет искусство? Через пару десятков лет оно останется материальным или полностью уйдет в цифру?

— Вы же не можете жить в цифре или защищать себя ей от дождя и холода. Увлечение цифрой для меня какая-то демагогия, не понимаю, откуда оно взялось. Новое всегда можно найти и в материальном мире. В России надо строить, особенно в провинции. Надо строить новые, современные города. Вот и задача для архитекторов — как их построить, чтобы было недорого, быстро и красиво. И чем их украсить.