Три мушкетера
Спектакль Московского театра «Около дома Станиславского» является своеобразным римейком к «Трем мушкетером», поставленных Юрием Погребничко в 1994 году. Те «Мушкетеры» шли десять лет на полных аншлагах не столько веселя детей, сколько забавляя и радуя взрослых. Возможно, те «Мушкетеры» шли бы и поныне, ведь спектакли в театре ОКОЛО живут подолгу, но пожар, случившийся в 2004 году, лишил театр основной сцены и загнал на маленькую площадку под самой крышей, где Погребничко шаг за шагом стал восстанавливать свой ушедший репертуар.
В 2010-м дошла очередь и до «Трех мушкетеров». Спустя пятнадцать лет после премьеры спектакль заметно помолодел — ведь в его состав влились актеры, которые только-только закончили Щукинское училище. Помолодела красавица королева и злодейка Миледи, юнее стал и король. Вот только сами мушкетеры — остались все теми же потрепанными жизнью вояками, у которых геройские подвиги в прошлом, а впереди и в настоящем — лишь жалкие попытки выжить да воспоминания о былой славе.
Было бы странно предположить, что режиссер Юрий Погребничко, обладающий такой ни на кого не похожей стилистикой, взявшись за роман Дюма, представит на зрительский суд приключенческое полотно. Кто угодно — только не Погребничко. Не тот человек, в чьих спектаклях, по каким бы пьесам или прозаическим произведениям они не шли, фоном будет нищая провинция советских лет, чей быт почти не отделим от быта лагерного, а убожество и безнадега, кажется, никогда не отступят. И вдруг — Дюма.
Но ведь Дюма — это не только блеск придворной жизни, головокружительные дуэли и погони, прежде всего, — это дух подлинной романтики и невероятная мечта о счастье, которое, увы, недостижимо. И вот здесь французский романист XIX века плотно переплетается с русским режиссером рубежа XX-XXI веков. Правда, для того, чтобы это понять, надо прочесть всю мушкетерскую эпопею, не останавливаясь на «Трех мушкетерах».
Погребничко так и сделал. Дочитал до конца. До самой последней строчки. И пусть, если говорить о голом сюжете, на сцену он вынес лишь традиционную историю об алмазных подвесках (в спектакле это были две огромные серьги, выполненные из елочных игрушек), но финал сыграл тот самый — трагический.
Спектакль Погребничко — не о Франции XVII века, а о прошлом куда более близком к нам. О советском прошлом, где дворовые мальчишки с деревянными палками в руках нападали на мальчишек из двора другого, в полной уверенности, что шпагами поражают коварных гвардейцев кардинала. О советском прошлом (да, собственно, и не только советском), где те же мальчишки, но уже совсем не молодого возраста режутся в домино и шаркающей походкой бредут в магазин, не замечая окружающей жизни. И о той лакуне, что образовалась между детством этих мальчишек и их старостью. Лакуне, наполненной героическими подвигами, выброшенными из памяти, забытыми и, кажется, никому не нужными.
«Сжимая в холодеющей руке маршальский жезл с вышитыми на нем золотыми лилиями, он опустил глаза, ибо у него не было больше сил смотреть в небо, и упал, бормоча странные, неведомые слова, показавшиеся удивленным солдатам какою-то кабалистикой. Слова, которые когда-то обозначали столь многое и которых теперь, кроме этого умирающего, никто больше не понимал:
— Атос, Портос, до скорой встречи. Арамис, прощай навсегда!»
Но неправильно было бы предположить, что спектакль только лишь ностальгически печален. Нет, в нем множество «вкусных» режиссерских и актерских придумок, что делают знаменитый сюжет откровенно театральным. Правда, в большей степени это относится к «молодой составляющей» спектакля. Здесь Анна и Бекингем даже на своем единственном свидании не остаются одни — Констанция не отходит от королевы, а английского придворного сопровождает неотлучный переводчик. Именно ему, а не королеве вынужден Бекингем говорить пламенные слова любви, которые дойдут до Анны лишь в сухом и точном переводе.
И конечно, как всегда в спектаклях театра ОКОЛО, здесь много музыки и песен. Причем музыка — живая, а исполнение — прекрасное. Пусть даже не самое профессиональное — все-таки театр драматический, — но всегда идущее не от актера, не от персонажа, не волей режиссера, а потому, что поется, что музыкальная фраза должна прозвучать. И она звучит, еще больше забирая зрителя (даже молодого, для которого та эпоха — лишь рассказы родителей) в плен всепоглощающей ностальгии и светлой печали о беззаботном детстве, когда все мальчишки были отважными мушкетерами, а девчонки примеряли на себя платья скромной Констанции или манящей Миледи…
