Женитьба
Успех гоголевского «Ревизора» в постановке Николая Коляды, вероятно, послужил одним из основных стимулов для постановки на той же сцене и другой знаменитой пьесы русского классика — «Женитьбы». И тут режиссеру снова пришлось во многом «переламывать» зрительское восприятие.
«Женитьба» — это комедия, причем объективно комедия более чем смешная, вот только, как тот же «Ревизор» или грибоедовское «Горе от ума», слишком известное. Не то чтобы все читали, но все наслышаны и «перекормлены» еще в рамках школьной программы. Да и сюжет на слуху — все хотел жениться, нашел невесту, да в последний момент сиганул в окошко. Зачем на спектакль идти? Собственно, задача Николая Коляды во многом как раз и заключается в том, чтобы перебороть это изначально предвзятое отношение и завлечь зрителя именно театральной составляющей.
Гоголь назвал свою пьесу «совершенно невероятным событием в двух действиях». Так ее Коляда и ставит — почти невероятно. И за основу своей интерпретации берет раешный, кукольный театр.
На самом деле, народная, балаганная составляющая присутствует во всех спектаклях этого уральского театра. Не случайно ведь его название — «Коляда». В нем, действительно, не только находит отражение имя его создателя, но присутствует и прямой посыл к традиционному славянскому языческому празднеству. Потому-то в постановках «Коляды-театра» столь много от язычества, от праздничности. Причем праздничность эта, вполне в народном духе, — она отнюдь не означает безоблачной радости. Она всегда омрачена близким присутствием смерти, ведь последняя — естественная спутница жизни.
Сам режиссер признавался, что создавал спектакль не о комических коллизиях из жизни незадачливого жениха и невесты, а ни больше, ни меньше, как о любви к России. И для демонстрации этой любви, для демонстрации этой России сцена на всех уровнях (сценографическом, звуковом, словесном) до краев заполняется приметами и символами «Руси-матушки».
Все смешалось в этой «Женитьбе». Основным декорационном элементом становится самовар, обыгранный многократно — вплоть до шапок, выглядящих крышками от этого самого самовара. Ярмарочные бабы и мужики заполоняют пространство сцены. Декоративные подушечки украшены образом Богоматери с младенцем. Бюсты наших классиков постоянно перетаскиваются с места на место, и столь же живо и задорно тасуются, смешиваются цитаты из их произведений — от вечных русских вопросов «кто виноват?», «куда ты мчишься, Русь-Тройка?» до «Выхожу один я на дорогу» да «Нечего на зеркало пенять». А вокруг — матрешки, гармошки, балалайки…
Балалайка, кстати, вместе со своим балалаечником становится одним из главных действующих лиц и задает музыкальный тон всему этому разудалому веселью. Женихи здесь украшены настоящими павлиньими хвостами и каждое новое их представление невесте напоминает брачный танец этой расфуфыренной птицы. Получив же отказ, они отказываются от «гарцевания» перед своей голубкой, сбрасывают свой балаганный костюм и обиженно удаляются.
На этом павлиньем фоне Подколесин Олега Ягодина больше всего напоминает грустную куклу Пьеро, ну, или если мыслить категориями русского балагана, — грустного Петрушку, что постоянно падает в обморок, тряпичной куклой обвисая на руках у Кочкарева (Антон Макушин).
Последний, к слову, полная ему противоположность. Кочкарев Макушина буквально «заплевывает» всех брызжущей из него энергией. Он ни секунды не может усидеть на месте. Вместо размеренного шага — прыгающая походка, вместо спокойного ожидания — нетерпение боксера на ринге. Бритоголовый, больше всего напоминающий какого-нибудь колоритного нынешнего братка, он не столько стремится устроить судьбу друга, сколько свою собственную, планомерно подбираясь к сундукам невесты.
А что же невеста? Очень давно Агафья Тихоновна в исполнении Любови Ворожцовой вышла из того возраста, когда с юношеским романтизмом отдаются мечтам о красивой свадьбе. Больше всего, она напоминают «бабу» с того самого самовара, который стал основным символом спектакля. Она сидит и ждет, кажется, всю жизнь. Боится людей, играет в куклы, не снимает с головы чепец, — страшноватый не повзрослевший ребенок. Так что и не мудрено от такой сбежать.
Впрочем, спектакль получился уморительно смешной. С юмором на грани фола, но вызывающим неудержимый хохот. Собственно, как все на тех же народных празднествах. Да и финал спектакля Николая Коляды вполне для языческого карнавала традиционен — встреча со смертью.
Подколесин здесь прыгает совсем не в окно. По факту — в сценический люк, по сути — в разверстую могилу, в темное царство, из которого, если все сложится удачно, выберется он обновленным. Готовым к новому кругу своей в общем-то никчемной на данном этапе жизни.
