Ромео и Джульетта
Статья Андрея Пронина «Меньше полтинника» (2014 г.):
«Явным фаворитом фестиваля оказался спектакль Альметьевского татарского драматического театра «Ромео и Джульетта» в постановке Искандера Сакаева. Ему хлопали и актеры-конкуренты из других соревновавшихся театров, и сторонняя публика, и члены жюри, в итоге присудившие альметьевцам Гран-при в большой драматической форме. Сакаев — в прошлом цимовский магистрант, ученик Валерия Фокина, ассистент Кристиана Люпы на постановке «Чайки» и заведующий режиссерским управлением Александринки. Сегодня его визитная карточка выглядит не так внушительно: очередной постановщик то в Ижевске, то в Нижнем Новгороде, то в Архангельске, то в Улан-Удэ. Зато режиссерский почерк Сакаева явно окреп. Столь любимые в ЦИМе культурные отсылки к шедеврам театрального прошлого никуда не пропали, но в этих «Ромео и Джульетте» они как никогда уместны. Мейерхольдовские биомеханические этюды — в частности, «Удар кинжалом» — стали основой для динамичной пластической партитуры нескончаемых боев Монтекки и Капулетти. А мотивы гравюр Гордона Крэга, смешанные с татарской этникой, дали жизнь своеобразным костюмам (художник Софья Тюремнова). Не обошлось и без отсылок к площадному театру шекспировской поры: первое действие спектакля разворачивается на деревянном помосте, окруженном деревянными скамьями. Декорационные материалы намеренно грубы и нехитры. Как ни парадоксально, аутентизма спектаклю добавляет и татарский язык, на котором он исполняется. Ритмичный, резкий для непривычного уха, он сообщает зрелищу брутальность, которой нет в хрестоматийных русских переводах.<…>
Спектакль Искандера Сакаева — благодарный материал для описания, тут много прекрасно придуманных и исполненных сцен, которые порадуют шекспироведов. Запоминается испуганно-удивленный Меркуцио (Ильсур Хайрутдинов), попавший в объятия Смерти и вмиг растерявший браваду. Впечатляет актерская метаморфоза Рамиля Минханова в роли Капулетти-старшего, который в сцене бала выходит к гостям рубахой-парнем, но вскоре преображается в лютого домашнего тирана: лицо добряка вдруг, словно от нервного тика, искажается до гримасы ненависти. Хочется записать и мизансцену прощания влюбленных перед ссылкой Ромео: режиссер помещает их на вершину деревянной конструкции, и, глядя снизу вверх, мы видим беззащитные детские фигурки. В ключевом эпизоде самоубийства Джульетты, стоящей рядом со смежившим очи, погибшим Ромео, зритель ожидает, что она тоже закроет глаза, и обманывается: глаза открывает Ромео, наверное, возрождаясь вместе с возлюбленной в каком-то лучшем из миров. Другим героям уготована худшая участь. Примирения Монтекки и Капулетти у Сакаева не происходит, трагедия разрешается тотальной бойней, и новопризванные мертвецы теснятся у дверей склепа напирающей очередью. На этом, видимо, следует себя оборвать, не выбалтывая всех секретов спектакля. Он награжден гастролью в Москве, в Театре наций, и у столичной публики будет шанс составить свое впечатление. Добавить нужно только одно: эта орнаментальная постановка, созданная на стыке игрового и ритуального театра, казалось бы, не предполагает современных аллюзий, однако зрители, словно сговорившись, обсуждали после просмотра темы, связанные с нынешними войнами и враждой. Способность произведения исподволь, без нажима, попасть в нерв времени — пожалуй, самая лучшая рекомендация».
Искандер Сакаев, интервью газете «Знамя труда. Альметьевск» (2014 г.):
«Традиция ставить Шекспира как романтическую и мелодраматическую историю принадлежит 19 веку. Шекспир писал сочинения для публики, которая набивалась в партер, а партер был не сидячий. И мы пытались сыграть в ассоциацию с театром «Глобус» того времени: поэтому у нас скамейки на сцене, грубость, первозданность.
С другой стороны, физиологизм предусматривается самой историей. Это история людей, которые переполнены соками жизни. Когда читаешь шекспировские пьесы, появляется такое ощущение, что персонажи задыхаются от количества слов и эмоций, которые их переполняют.
Моя задача — приблизиться через природу татарского актера к природе английского актера 16–17 века, к ощущениям полноты, остроты, экстремальности жизни, чтобы почувствовался запах, импульс жизни. Мы постарались поиграть в этом направлении. Ведь и жанр постановки определяется как игра любви и смерти».
