Дело
Фильм по одноименной пьесе Александра Сухово-Кобылина, поставленной в Ленинградском театре им. Ленсовета. Режиссер и художник спектакля Николай Акимов.
Фрагмент статьи С.Л. Цимбала «Акимов и время» в книге Н.П. Акимова «Театральное наследие»(1978 г.):
Образы Сухово-Кобылина волновали Николая Акимова всю жизнь. <…> Идея превращения авторского перечня действующих лиц и кратких пояснений к нему в текст грозного и выражающего главную режиссерскую мысль пролога родилась в процессе скрупулезного исследования структуры внутреннего действия, языка и литературной интонации «Дела» Сухово-Кобылина. В этом превосходном акимовском спектакле внешнее режиссерское отчуждение и холодная ироничность, при помощи которых художнику проще всего подняться над героями, обернулись неожиданным образом гневом и страстью, бесстрашным вторжением режиссера в темные и глухие закоулки душевной жизни сухово-кобылинских «лиц» и «не лиц».
В работе Акимова над «Делом», как, быть может, ни в одной другой, очевидное в его художественной натуре слилось с таящимся где-то внутри ее, далеко не всегда находившим повод выразить себя до конца. В постановке «Дела», осуществленной сначала на сцене Театра имени Ленсовета, а затем в Театре комедии, многое было от акимовского пристрастия к гротеску, к «размноженным привычностям» — такими «размноженными привычностями» становились лакейски согнутые чиновники, «подчиненности», как именует их автор, или с мрачной симметричностью выстроившиеся канцелярские шкафы; по законам акимовской эстетики люди и предметы оказывались здесь взаимозаменяемыми и досказывающими друг друга.
Но было здесь и нечто другое, поразившее акимовских зрителей. Из самых недр сатирического гротеска и «канцелярской фантасмагории» вырывалась на поверхность спектакля кричащая и пугающая правда сухово-кобылинской действительности, сходство с человеческим, но не само человеческое — то страшное, отталкивающее человекоподобие, которое много страшнее откровенного нравственного уродства. Вместе с актером П. Панковым Акимов в полном смысле слова открыл Варравина, вытащил его на всеобщее обозрение, воспользовавшись для этого могучим опытом психологического театра. Едва ли не впервые Акимову пришлось убедиться в том, что без психологической правды, пусть понимаемой по-своему, оголенной и кое в чем выпрямленной, но тем не менее правды многих своих замыслов, в том числе и замыслов остросатирических, он воплотить бы не мог. <…>
