Крыша
Фрагмент из книги О. Табакова «Моя настоящая жизнь» (2012 г.):
«Спектакль «Крыша» рассказывал о современном потерянном поколении, о людях, у которых отняли ориентир жизни.
На дворе стоял восемьдесят пятый год — время, когда все рушилось, когда происходило наиболее активное рассыпание коммуно-социалистического монолита, появлялось допустимое инакомыслие. Уже умерли Брежнев, Черненко, Андропов. Второй год находился у власти Горбачев как могильщик режима. Менталитет общества явно изменился.
Легкий, веселый человек — Саша Галин — дал нам свою пьесу «Крыша». Ребята из «Крыши» получились чувствующими полноценно, с температурой тела 36,6, но без намека на какую бы то ни было лирику: никаких тебе «Человек — это звучит гордо», или «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так…», или «Не жалеть человека, и не унижать его жалостью…» — все это оказалось фигней в глазах молодых людей и было ими отринуто. Герой пьесы — студент, про которого известно, что он работает могильщиком на кладбище. По сути дела, первый андерграундовский герой (его играл Леша Селиверстов). И как противовес герою с его психологией потерянного поколения, с его попыткой встать над жизненной схваткой, с попыткой самоубийства — простая русская женщина, самой природой наделенная способностью собирать мужика по кусочкам. История любви в мире, который принадлежит этим людям. <…>
Я возвратился к своим настоящим пристрастиям — к Булгакову, Галину, Володину, чуть позже — к Галичу. Образно говоря, я стал рожать младенцев, которые во мне довольно долго вызревали. Все то, что было до сих пор нельзя, я так или иначе начал выпускать в жизнь.
С курса выпуска 1986 года в театре на Чаплыгина осталось, пожалуй, наибольшее количество моих выпускников — Дуся Германова, Марина Зудина, Надя Тимохина, Сергей Беляев, Саша Мохов, покойный Сережа Шкаликов, который лучшие свои театральные работы сделал в нашем маленьком театре — и в «Крыше», и в «Дыре», и в «Полоумном Журдене». Внятный, яркий, талантливый характерный актер.
Летом 86-го выпускники моего курса были приглашены на гастроли в Венгрию, где прошли их поистине «победные гастроли».
Александр Галин о своей пьесе:
«Я вспомнил о своей забытой юношеской пьесе, потому что недавно мне рассказали, как один могильщик, окончивший философский факультет, давно, лет десять назад, упал не то с балкона, не то с крыши. Это был человек, с которого я писал своего Виктора Гадая. В жизни вышло так, как я представил себе на бумаге. Но я ведь писал о нем, еще не зная, что с ним произойдет! Кто же подсказал мне этот сюжет, кто заставил написать о том, как Могильщика потянула земля? Я видел его несколько раз, и неужели этого было достаточно, чтобы предвосхитить его судьбу? У других героев пьесы нет и не было прямых прообразов. Но я знаю таких людей, как Иван Чмутин. Немногословные трудяги, они все-таки поддерживают тепло, как сказал бы Йорик, в «очаге жизни». Их много… Большинство. Сейчас им около сорока… Уже немало лет прошло с тех пор, и разве можно эти годы просто вычеркнуть и быстренько забыть? Нельзя начать жизнь заново? Ничто не проходит бесследно! Выдумал я тогда и остальных. Но чудо! Я вдруг увидел Савка и Свету в пролете крупного столичного универмага. Видно было, что жизнь их сложилась удачно. Света натягивала сапоги. Рядом с ее мужем стоял темный восточный красавец, тайно продававший обувь, и беспокойно косил по сторонам. Голенища были узки для располневших Светиных ног. Савок, уже с трудом дышащий, с красным болезненным лицом, поддерживал ее, а она закусывала губу и поднимала голубые глаза, в которых была боль и обида. Да, это были они. И уже совсем недавно я встретил пару, похожую на Йорика и Инну. Они ехали в последнем поезде метро. Оба спали, держа на коленях пакеты с едой. Йорику было лет за сорок, а Инезилье, с подведенными ресницами и накрашенными губами, можно было дать тридцать. Йорик поддерживал Инезилью… Когда они взошли на ступени эскалатора и медленно поплыли ввысь совсем одни… Боже мой! Неужели это они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и отлетали под углом?»
