Поднятая целина
Телевизионная версия спектакля по одноименному роману Михаила Шолохова.
Лауреат Нобелевской премии (1965) М.А. Шолохов — всемирно признанный писатель ХХ века. Его книги переведены на многие иностранные языки, а некоторые зарубежные критики ставили писателя в один ряд с русскими классиками. Например, английский писатель А. Макдонелл так отзывался о романе Шолохова: «Поднятая целина» — великая книга, самая значительная о сердце юга России, появившаяся после смерти классиков».
Творчество писателя оказало большое влияние на советский театр и кинематограф. По его произведениям снимали фильмы и ставили спектакли.
Роман «Поднятая целина» рассказывает о деревне и первых годах коллективизации. Сразу после выхода книги в свет началось ее «триумфальное шествие» по театрам Советского Союза и зарубежных стран.
Из книги И. Михайловой «Спектакли и годы: Статьи о спектаклях русского советского театра» (1969 г.):
<…> «Борис Равенских и его помощники в Театре имени А.С. Пушкина В. Успенский и А. Силин долго работали над «Поднятой целиной». Без конца переделывали инсценировку П. Демина, вписывали в нее из романа новые сцены, сокращали и укладывали на действенную, драматическую основу ставшие в инсценировке почти эстрадными трюки деда Щукаря, возвращались к шолоховскому тексту. Выросло в новом тексте значение образов трех коммунистов — Давыдова, Нагульнова, Разметнова. Более объемным стал характер Варюхи-Горюхи. Принципиальной удачей этого варианта стало то, что его смысловым стержнем оказалось партийное собрание гремяченской ячейки — строгий, умный разговор о партии, который поднимает на этом собрании народ.
Б. Равенских — режиссер, умеющий ощущать и использовать сценическое пространство, лепить мизансцены своих спектаклей броско, скульптурно, красочно. <…>
Крутые валы земли заалели яркими околышами казацких фуражек, расцвели нарядными бабьими платками, огласились девичьим смехом и басовитым гулом мужских голосов. <…>
Но живописность, присущая творческому почерку Равенских, не обернулась, как это часто бывает, самоцелью. Напротив, характеры героев стали еще ярче, психологически убедительнее — подчеркнутые и укрупненные общей масштабностью и красочностью картины.
Давыдов и Нагульнов — люди разных и вместе с тем сходных в чем-то характеров. Мальчишески доверчивый, мягкий Семен Давыдов — его тонко играет Ю. Горобец — может ласково обнять только что нахамившего ему Устина, душевно заглянуть в глаза и тихо попросить: «Ступай косить? А?» — так, что трудно ему отказать. Но так же, как яростно штурмующий жизнь Макар Нагульнов (эту роль отлично исполняет В. Кочетков), так же, как и Макар, тихо улыбчивый Давыдов становится человеком железной твердости, когда дело касается самого для него дорогого — коммунизма, народного интереса, успеха основанного ими колхоза.
Оба — и бешено сверкающий глазами, трогательно чистый в своей одержимости революцией Макар, и лирически задумчивый путиловский паренек Семен — без лишних слов, без позы и сумятицы отдают свою жизнь на созидание прекрасного народного будущего. <…>
Очень интересно был раскрыт режиссером в его личных взаимоотношениях с людьми и Нагульнов. Этот железный мужик на самом дне своей души прятал неистребимую любовь к Лушке. Ни интонацией, ни взглядом не обнаруживал он мужскую ревность к Давыдову. <…>
Большое место уделено в спектакле лирической истории Варюхи-Горюхи, искренне и мягко сыгранной актрисой Т. Лякиной. Варька входит в этот спектакль, как негромкая ласковая песня, как Аленушка или Марьюшка из старой русской сказки. И хотя никакой внешней красотой не наделили режиссер и актриса эту худенькую, неприметную сразу девушку, есть в ней внутренний нерв и такая беззаветная решимость, что расстаться с ней в конце спектакля и жалко. <…>
Б. Равенских сознательно сузил поле деятельности деда Щукаря. Это не значит, что образ Щукаря потускнел и сник. Нет, Н. Прокопович играет шолоховского героя с завидным комедийным темпераментом, заразительно и хлестко. Но поскольку в этой постановке не менее темпераментно и ярко, чем дед, живут и действуют Давыдов с Нагульновым, поскольку в ней бьется лирический родничок Варькиной судьбы, Щукарь оказывается тем, чем он и должен быть, — красочно написанным и сыгранным, но далеко не главным лицом. <…>
Верно и то, что театр увидел в этом характере не только скоморошье начало, но ощутил задатки искренней, мягкой человечности. Недаром в скорбном финале спектакля самой сильной фигурой наряду с Варюхой-Горюхой стал безмолвно плачущий Щукарь. Внезапное горе надломило сухонькие плечи озорного деда. «Подкосили, подкосили меня Макарушка с Давыдовым», — и его подслеповатые, без удержу точащие слезы глаза, так же как хрупкая фигурка Варьки, приникшая к вершине надгробного холма, вносят в прощальный эпизод заряд искренности, подлинного, не театрального, горя. <…>
Многими компонентами сценической выразительности радует спектакль Б. Равенских. Здесь и обилие чисто режиссерских находок, и не однажды уже упомянутое великолепное декоративное оформление постановки художника Е. Коваленко, которое с самого раскрытия занавеса заставляет зрительный зал ощутить мощную твердь вольных донских степей. Передает драматизм шолоховской эпопеи песня Б. Мокроусова, написанная для хора и возникающая в наиболее патетических местах спектакля; подлинными народными интонациями отзываются и немногочисленные попевки, умело вкрапленные в общую ткань постановки».
