Короткие истории
«Короткие истории, или Несколько улыбок по разным поводам» — советский трехсерийный фильм, созданный как подборка юмористических рассказов отечественных и зарубежный писателей. В киносборник вошли «Улыбнись, товарищ», «Интересно», «Вопрос о лопнувшей трубе», «Я стучу на машинке», «И так бывает», «Осторожный человек», «Времена года», «Семейный вечер», «Шутки-малютки» и другие новеллы. Картина считается прообразом телепередачи «Кабачок «13 стульев».
Васил Цонев «Улыбнись, товарищ!»
Улыбнись, товарищ, улыбнись! Вот посмотри, как улыбаюсь я. А ведь мне особенно не от чего улыбаться. И камни у меня в печени, и волосы побелели, да и в работе не все идет как надо, но я тем не менее улыбаюсь. Волосы мои стали совсем белыми, а я опять улыбаюсь. Неужели ты не помнишь, как мы улыбались, когда были детьми? Давай улыбнемся именно так — ослепительной ясной улыбкой. Да, конечно, найдутся люди, которые будут указывать на нас пальцем и смеяться над нами, но подумай: разве у них это смех? Нет, это не смех, потому что они смеются с издевкой. Причем этим смехом они сами себе вредят, так как от него, говорят, и возникает язва желудка. И наверняка эти люди получат язву, потому что глупы. Они считают, что улыбка — это удел детей, а люди в возрасте должны кряхтеть, жаловаться, показывать свои седые волосы, считать число песчинок в печени и говорить о смерти. Мы же назло им будем улыбаться, и даже если умрем, то умрем шестнадцатилетними. Именно так.
У меня был друг — художник. Он умер как шестнадцатилетний, хотя по паспорту значилось, что ему свыше шестидесяти. Он носился, точно шестнадцатилетний, на дружеских вечеринках танцевал больше всех и смеялся таким ясным смехом! Он умер, и никто не мог поверить, что это так.
Ему вообще не верили. В молодости он голодал, исколесил всю страну — был торговым агентом, продавцом цветных открыток, рисовал в поездах, перепродавал старые газеты, — но никто не верил, что ему приходится туго: ведь он всегда улыбался. Дети его часто были голодными, но никто им не верил, потому что они научились улыбаться у своего отца. Если он иногда, поскользнувшись, падал, и у него из носа текла кровь, то никто не верил, что ему больно, потому что он улыбался. И удивлялись тогда люди и завидовали: «Есть ведь счастливцы, так их уж природа создала, что все им нипочем и никаких болей они не чувствуют». Да, завидовали ему.
Когда фашисты схватили его перед 9 сентября, потому что он укрывал нелегальных, и запрятали в тюрьму, никто не верил, что его там пытали, так как после 9-го он вышел из тюрьмы с улыбкой на лице. Многие решили, что он, только чтобы пошутить, позволил себя арестовать. Он улыбался, непрерывно улыбался, и поэтому ему не верили. Его не избрали в президиумы собраний, потому что, представьте себе, неудобно, когда человек сидит в президиуме и улыбается. Да, очень неудобно!
Да и как можно было серьезно относиться к человеку, который постоянно улыбается? А вдруг он как раз в середине какой-нибудь речи громко рассмеется и провалит все мероприятие? Он прекрасно рисовал. Рисовал маленькие детские картинки, на которых все было красиво и все улыбалось. Когда серьезные граждане рассматривали его рисунки, они качали головой и говорили:
— Да, очень красиво, но одновременно и очень поверхностно. Одни только радости видны, разве так может быть? Искусство ли это? Мы знаем, что подлинное искусство реалистично, глубоко и серьезно. Нет, это явно не искусство!
И заставляли его рисовать серьезных граждан, рисовать своих друзей, которых он укрывал в годы подполья и которые были расстреляны. И он рисовал их, но как-то опять несерьезно — опять с той нежной улыбкой на лицах, с какой ласкают детей или собирают цветы в поле. Это просто кощунство, говорили некоторые. И не верили, что он любил и уважал этих своих друзей. Считали, что знакомство его с ними было чисто случайным, а потом вообще не стали верить, что эти люди были его друзьями.
Потому что он сам же говорил, что они были людьми серьезными, что они бесстрашно встречали смерть. Непонятно: как может бесстрашный человек так беспечно смеяться?
И все уважали другого художника, который всегда ходил серьезный и всегда жаловался, что он скоро умрет. Этот художник постоянно рисовал жизнь в темно-красных и даже в черных тонах. Он все время стонал, что приближается смерть и что искусство его умрет. Он хотел, чтобы люди плакали и жалели его гибнущий талант.
Но случилось так, что смешливый умер до него. И никто не поверил, потому что как может умереть человек, который непрерывно смеется? Ведь он смеялся еще позавчера, разве сейчас не слышно его смеха? Разве его шутки до сих пор не звучат у нас в ушах? И рисунки его — детские и радостные — разве не прыгают, не резвятся по-прежнему весело и беззаботно в своих тоненьких светлых рамках? Как он может умереть, если он никогда не жаловался? Скорее умрет именно его мрачный коллега, который стонет у себя дома и раздирает небеса своими похоронными жалобами.
Да, да, абсолютно никто не верил, что он умер. Даже я, потому что стоит мне закрыть глаза, и он предстает передо мной — веселый, жизнерадостный, вечно живой, в своих потертых бархатных брюках и с длинной черной бородой. Вот-вот он схватит вас за руку и скажет:
— Ну, улыбнитесь же! Посмотрите, какое синее небо! Посмотрите на детей, посмотрите на девушек — какая красота! Давайте споем, споем. Пусть песня летит к синему небу!
Вы видите? Вы видели? Поэтому и вы улыбнитесь. Да, тебе я говорю, товарищ, улыбнись! Разве это плохо, когда в ушах людей будет вечно звучать твой смех?
