Рассказ А.П. Чехова «Лев и солнце»
В чтецком спектакле Игоря Ильинского по рассказу А.Чехова «Лев и солнце» актер чувствует себя как никогда свободно. В этом рассказе доминирует ироническая, шутливая интонация, характерная для исполнения Ильинского, «искусника и затейника, великого эксцентрического артиста», которому так свойственно озорство и легкая игривость.
Городской голова, хвастун и фантазер, возмечтавший получить иранский орден «Льва и солнца» и потому добивающийся расположения персидского сановника Рахата-Хелама, волею судеб оказавшегося в провинциальном городке, дополняет галерею образов непутевых «маленьких людей» Игоря Ильинского.
Герой рассказа Куцын в исполнении Ильинского — мечтатель-плут, наивный тщеславный болтун, то и дело уносимый фантазией в мир грез, как гоголевский Хлестаков. Ильинский, переигравший за свою долгую творческую жизнь много подобных героев, позволяет себе в этом спектакле несколько отстраниться от персонажа, посмотреть на него со стороны, с иронической усмешкой.
На долю секунды актер перевоплощается в героя — в этот момент мы видим хитроватый прищур Куцына-Ильинского и его смущение, когда он не может вымолвить перед важным гостем на иностранном языке ни слова и вынужден объясняться на смеси «французского с нижегородским». Мы замечаем его озадаченность, когда он раскрывает газету и натыкается на карикатуру, изображающую его в роли барана перед важным иранским гостем. Но Куцын Ильинского, так же как и его Хлестаков, не умеет сердиться и унывать. Он непринужденно выходит из самой неприятной ситуации. Так, касаясь попеременно своей головы и висящей картины «Город Венеция», Куцын объясняет на «языке шарад», что он городской голова. В этот момент лицо Ильинского расплывается в приторно-сладкой улыбке, а в маленьких черных глазах появляется вдохновенный блеск. С каким-то особенным пиететом Куцын Ильинского будет настойчиво тыкать пальцем в грудь, затем указывать на воображаемого льва и воображаемое солнце, намекая гостю, что не прочь получить заветный орден. Неудачи не огорчают Куцына, скорее, по-детски изумляют. Когда же Ильинский возвращался к роли рассказчика, он преображался и из суетливого, глупого и самодовольного враля вновь становился по-чеховски сдержан, спокоен и ироничен.
В этом спектакле в полную силу раскрылось мастерство Ильинского-чтеца. Он ничего особенно не раскрашивал, не преувеличивал, а словно бы читал на одном дыхании. Вместе с тем не пропускал ни одной детали, внутренне охватывая и обживая ее. Избегая прямого перевоплощения, актер интонационно и ритмически точно выстраивал свой рассказ, создавая одновременно объемный образ своего героя. Актер-рассказчик был нетороплив, неспешен, смакуя каждую выдумку городского головы (и вместе с тем смакуя каждое метко подобранное Чеховым слово, наслаждаясь юмором писателя). А когда герой начинал завираться, фантазировать, то, наоборот, торопился, подгоняя речь в эти моменты. Ускоряя ритм, Ильинский создавал ощущение, что герой заговаривается, задыхается, еле переводит дух, с жадностью проглатывает слова. Например, когда городской голова рассказывает, насколько русские любят персов. В нужный момент Ильинский сбавлял темп, перемежая слова Куцына ироническими авторскими отступлениями. Эта постоянная смена ритма заинтриговывала слушателя, увлекала, удерживала его внимание вплоть до финала рассказа.
Еле скрывая саркастическую усмешку, Ильинский не спеша заканчивал рассказ о своем герое словами, что, заполучив орден «Лев и солнце», ему грезится во сне и наяву теперь сербский орден. Ведь «чем больше имеешь орденов и медалей, тем больше их хочется…» В этот момент делалось понятным, что через авторское «я» Ильинский выражал и свое собственное отношение, свои мысли и обобщения, свою сатиру.
