Перед заходом солнца
«Перед заходом солнца» — одна из не многих пьес XX века, которую и по тематике, и по уровню ее художественного осмысления можно сопоставить с творениями Шекспира. И прежде всего, в силу трагедийной масштабности образа главного героя — тайного советника Маттиаса Клаузена. Подобно шекспировскому Королю Лиру, Клаузен на склоне лет сталкивается с предательством собственных детей. Отказав отцу в свободе принятия решения, в праве до конца дней самому строить свою судьбу, повзрослевшие дети готовы на все, чтобы отстоять семейную собственность. Причиной надвигающейся катастрофы кажется им любовь Клаузена к юной Инкен Петерс. Для Маттиаса же эта любовь — последняя попытка обрести свободу и счастье. И вот этот-то своеобразный бунт подлинной личности против неумолимых внешних законов роднит пьесу Гауптмана и гетевским «Фаустом».
Театральная судьба этой пьесы, в центре которой — мощный образ Маттиаса Клаузена, как правило, связана с масштабными актерскими работами. Конечно, поводов для ее постановки может быть много, но очевидно одно: спектакля не будет, если в труппе театра нет актера такой силы и мощи, которому был бы подвластен этот объемный трагедийный образ. У Малого театра был Михаил Царев.
Актер с самого начала спектакля уже играет человека прозревшего, для которого нет секрета в поступках и характеров окружающих его людей да и явлений. Его окружает красота, но он видит, что осталась от нее лишь оболочка. В этом смысле ему не грозят никакие разочарования. Он не хочет принимать участие в общей игре и уходит отдел. Но вот тут-то и настигает его трагедия — «уйти» от жизни не получается, она настигает. И здесь накатывает второе прозрение. На этот раз убийственное.
Михаил Царев в этой роли, кажется, играет всю свою театральную жизнь, весь свой театральный опыт. Крайности, в которые бросает его творимый им образ, завораживают и высвобождают такую актерскую мощь, что порой становится страшно. Оттого-то на контрасте слабее выглядит Наталья Вилькина, чья Инкер кажется лишь бледной тенью того идеала, к которому так стремится душа нового Лира…
Интересно, что очень часто при всей многонаселенности пьесы Гауптмана в театральной интерпретации она становится именно бенефисом одного актера — «портретом на фоне». В Малом же театре фон начинает пульсировать и из него проступают очень разные лица детей Маттиаса, в которые словно бы вглядываются режиссер и актеры, нащупывая в их поступках крайне неоднородную мотивацию.
Так старшему сыну Вольфгангу (Никита Подгорный) важны не только уходящие из семьи деньги, но и честь этой самой семьи (пусть и превратно понятая) и желания супруги. Младшая Оттилия (Лилия Юдина) слишком подчинена мужу, чтобы иметь собственное мнение. Младший Эгмон (Юрий Васильев) слишком слабохарактерен, чтобы идти наперекор большинству. А Беттине (Муза Седова) не нужно ничего — только сам отец, но в полную и безраздельную собственность.
Написанная Герхартом Гауптманом накануне прихода нацистов к власти эта пьеса не могла не стать текстом-предостережением, текстом-предвидением. И эти мотивы не могут исчезнуть, пожалуй, ни при какой трактовке — трагическое предвидение грядущей беды не для отдельно взятого старого человека, а для всего человечества, где гуманизм и культура уступают диктату. Будь то на уровне семьи, или даже целой страны.
В этом смысле показательно наглядное деление героев пьесы на два мира, точно очерченное режиссером. С одной стороны здесь — романтическая устремленность возвышенных, но беззащитных иллюзий Маттиаса Клаузена и хрупкая, почти призрачная гармония двух любящих существ (совсем в духе классической немецкой философии достигших единения с Абсолютом). А с другой — низменная кутерьма обывателей, выстраивающий целый заговор против Инкен и Маттиаса; обывателей, для которых честь и долг — лишь удобная ширма, за которой так комфортно и с пользой для себя можно укрыться. Сообразно с этим разделением предложено и музыкальное оформление (композитор В. Дашкевич). Если первому миру соответствует торжественная и стройная, почти неземная хоральная музыка; миру второму свойственны совсем иные мотивы — полувоенные разухабистые марши, что горланят за окнами этого аристократического дома. Увы, в спектакле Малого театра в который раз последнее слово остается за миром вторым.
Чуть в глубине сцены — двое: мертвый Маттиас и Инкен — еще живая. Впереди — знакомые, родственники с венками, чья скорбь далеко не всегда искренна. И впереди всех — торжествующий Эрих Кламрот, время которого придет совсем скоро, и вот тогда станет по-настоящему страшно.
Но как послевкусие остается все-таки свет. Свет, затушить который так и не удастся ни тогда — в грядущие 30-ые и 40-ые, ни сегодня.
