Записки русского путешественника
Премьеру «Записок русского путешественника» Евгения Гришковца сыграли в самом конце 1999 года, тогда в этих диалогах репликами обменивались Василий Бочкарёв и Владимир Стеклов. В последние годы партнером Бочкарёва стал Альберт Филозов, третий, бессменный участник спектакля — режиссёр Иосиф Райхельгауз. Спектакль играют на сцене «Зимний Эрмитаж», где публика смотрит на происходящее с двух сторон, два невысоких амфитеатра поднимаются, оставляя актёрам узкую игровую площадку. Актёрам хватает.
За несколько месяцев до премьеры Райхельгауз пошёл навстречу уговорам и показал несколько срепетированных сцен, эскизов будущего спектакля на очередном драматургическом семинаре и последовавший успех убедил режиссёра, что к уже сделанному не нужно ничего особенно добавлять — ни декораций, ни разнообразного реквизита. Раз автор обозначил жанр написанного как наброски, значит для исполнения вполне подойдет вот такая эскизность, оставленные режиссёром коридоры свободы, пространство для импровизации.
Два характера, старинные отношения между людьми, что чувствуется в каждой следующей реплике, в каждом повороте головы, в интонациях, — вот сюжет этой даже не пьесы, а этих коротких историй, связанных долгой дружбой. Если театру с названием, обременённым смыслом, время от времени нужно как-то подкреплять этот самый выбор и смысл, то с уверенностью можно сказать: «Записки русского путешественника» — в очередной раз оправдали вывеску, спектакль стал таким вот хорошим, положительным примером работы театра с новым текстом, «Записки русского путешественника» — пожалуй, первый успешный спектакль «по Гришковцу» без самого Гришковца, первый — среди известных, популярных — и по-прежнему единственный.
Премьера — по манере существования актеров, по напряжению, ритму — не слишком сильно отличалась от летних «промежуточных» показов. Добавились детали, и таких, добавленных деталей появилось немало (некоторые, особенно те, что по реквизиторской части, кажутся лишними). Но мысль, но чувство — живое, светлое и (воспользуемся определением, которое отнес к пьесе историк философии и переводчик Сергей Исаев) теплое — удалось сохранить. Райхельгауза, как забытого в доме Фирса, кажется, позабыли убрать после того, как репетиции подошли к концу. Он остался, продолжает понемногу «репетировать» по ходу спектакля, но лишними (как и случайными) его появления назвать нельзя. К тому же видно, какое удовольствие доставляет режиссеру присутствие на виду у нескольких десятков зрителей! Он похож на повивальную бабку, которая трясется над изрядно подросшим дитятей.
В пьесе у обоих действующих лиц есть имена, фамилии и даже отчества, указан возраст героев и то, что они давние друзья. Про дружбу тех, кого представляют Бочкарев и Филозов, мы понимаем из их игры, но называют они друг друга реальными именами. Стремление к правде жизни спровоцировано самим текстом. Тем зрителям, которые не особенно искушены в подробностях актерских биографий, трудно отделить авторские истории от тех, которые «вговаривают» в пьесу Филозов и Бочкарев. Один спектакль не похож на другой не только по обыкновенным причинам иного самочувствия или настроения, но и потому, что режиссер оставил за актерами право на «окончательное решение». Они и ссорятся в финале каждый раз по-разному, и сходятся в начале каждого спектакля по-другому. Желание большей правды толкает актеров на разные, порой опасные эксперименты.
О чем говорят герои — русские путешественники? Как будто ни о чем, то есть о незначительном. Как будто разговор, услышанный в трамвае или подслушанный по телефону, когда на твой разговор «нашла» другая линия, кому-то вздумалось вдруг перепечатать и гордо назвать пьесой. Но, несмотря на очевидный драматизм и даже драматургию, телефонные переговоры разных ответственных чиновных лиц такого волнения не вызывали. Может быть, дело действительно в том, что Гришковец пишет про «наши морозы», если воспользоваться словами, которые в спектакле достаются Филозову и он произносит их с надрывом: «Почему иностранцы ходят по Москве в легких шапочках и никогда им не холодно? Да, потому, что это не их морозы!» Один другому рассказывает, как глупо он попался только что в аэропорту, как его развели — эта история напоминает многие другие, не раз слышанные и читанные истории, из тех, которыми принято делиться, чтобы оградить других от подобных печальных происшествий. Пока что, кажется, никого спасти не удалось. Все слышали, все читали и тем не менее — попадаются, клюют. И слушая Бочкарева, Филозова не раз зрители ловят себя на желании подскочить и включиться в их диалог: «Ну, да, вот и у меня… Всё точно так же… И со мной — то же самое!». Улыбка узнавания — та самая эмоция, которая чаще всего располагает к себе в историях, которые рассказывает Гришковец, а тут — поделив на два голоса — доверил Василию Бочкарёву и Альберту Филозову.
Поскольку Гришковец написал про «наши морозы», его рассказы, конечно, «морозят» нас. Трогают, иначе говоря. На естественные актерские вопросы: «А это про что?» — Райхельгауз отвечал длинными монологами про Студию на Мытной, про то, как «мы с Толей Васильевым, с Борей Морозовым в Театре имени Станиславского», et cetera…
«Записки русского путешественника» — спектакль, про который можно сказать: он очень прост и человечен. Или человечен, потому и прост.
