История культуры № 133
Некоторые книги и даже научные труды бывают преданы забвению, и не вспоминают о них потомки. А бывает и наоборот — из небытия появляется на свет труд не то что забытый, но вообще оставшийся неизвестным…
Недавно российских историков потрясла удивительная находка — объемная работа по всемирной истории культуры. Она готовилась к печати в мае 1941 года, но началась Великая Отечественная война, внесшая свои коррективы…
Том I «Истории культуры» охватывает период от первобытного строя до Нового времени. Над ним работали 17 ученых — первое поколение советских историков, взращенное преподавателями старой, еще дореволюционной школы. Многие из авторов безвременно ушли из жизни: одни погибли на фронте, других унесла блокада Ленинграда, третьи были репрессированы. Поэтому следующие два тома так и не были написаны. Да и стране, пережившей страшную войну, было не до того…
Книга была обнаружена случайно. Один из экземпляров сохранила лаборантка кафедры истории Древнего мира МГУ Тамара Михайловна Шепунова, которая написала для первого тома статью об эгейской культуре. Тамаре Михайловне принадлежал экземпляр под номером 133 (всего их было 200) с пометкой «на правах рукописи». Она чудом сохранила его и никому не рассказывала о своем сокровище. После ее смерти доктор исторических наук, профессор кафедры истории Южной Азии МГУ Алексей Алексеевич Вигасин обнаружил книгу, разбирая личную библиотеку Тамары Михайловны. И не поверил своим глазам. Ни он, ни его питерские коллеги даже не слышали, что подобное издание когда-либо готовилось к публикации.
«История культуры» должна была выйти в трех томах. Весной 1941 года к печати подготовили первый том: 840 страниц и 17 вклеенных иллюстраций на мелованной бумаге, восемь из них — цветные. Печатать его должны были в типографии «Красный пролетарий», получившей в 1937 году на Всемирной выставке в Париже золотую медаль за издание Конституции СССР 1936 года. Общий тираж должен был составить 100 тысяч экземпляров. Этот энциклопедический труд был рассчитан на самую широкую аудиторию — страна заботилась о воспитании нового поколения высококультурной советской интеллигенции.
К подготовке издания привлекались лучшие умы того времени. Эти ученые сполна разделили трагическую судьбу своей страны.
Молодой и талантливый египтолог из Ленинградского университета Николай Александрович Шолпо ушел добровольцем в ополчение и погиб в 1941-м.
Профессор МГУ, известный ученый-китаевед Георгий Сергеевич Кара-Мурза также ушел добровольцем на фронт. В 1943 году, когда началась подготовка к войне с Японией на китайской территории, Георгий Сергеевич активно работал для разведки, разрабатывал «учебники» и читал лекции офицерам спецслужб. Майор Кара-Мурза принимал участие в освобождении Северо-Восточного Китая и 22 августа 1945 года вылетел в составе делегации на церемонию отречения китайского императора Пу-И. Самолет, на котором он летел, разбился при неизвестных обстоятельствах.
Филолог, старший научный сотрудник Эрмитажа Андрей Яковлевич Борисов был уникальным специалистом по арабским и семитским рукописям. Война застала его в Средней Азии, где он изучал гробницу внука Тамерлана и философские рукописи на арабском и персидском языках. С началом войны Андрей Яковлевич сразу же вернулся в Ленинград. Днем помогал упаковывать экспонаты Эрмитажа для эвакуации, а ночью с коллегами охранял родной музей. Даже в суровую блокадную зиму он продолжал научную деятельность: закончил исследование «Теологии Аристотеля», написал ряд статей по древнерусской литературе, подготовил курс по истории еврейско-арабской философии, который собирался прочесть в Ленинградском университете. Ученый скончался от истощения в июле 1942 года уже в поезде, по дороге в эвакуацию.
Доцент исторического факультета ЛГУ, египтолог, специалист по Древнему Востоку Игорь Леонидович Снегирев ушел на фронт в июле 1941-го старшим инструктором политотдела 191-й стрелковой дивизии. Ровно через год попал в плен. В концлагере для советских военнопленных был переводчиком немецкого языка. По информации контрразведки, его завербовала в шпионы немецкая разведка. В мае 1945-го был арестован и приговорен военным трибуналом к 10 годам исправительно-трудового лагеря с лишением воинского звания. Скончался в Севвостлаге 21 декабря 1946 года.
Профессор ЛГУ, филолог Александр Николаевич Болдырев всю блокаду оставался в Ленинграде. Хранил коллекцию восточных рукописей Эрмитажа, которые не были вывезены из города. Одновременно служил переводчиком в рядах Балтийского флота. С декабря 1941 по август 1948 года вел дневник, который в 1998 году был опубликован под названием «Осадная запись (блокадный дневник)». В 1942-м — старший научный сотрудник Института востоковедения АН СССР, в 1944-м вновь читает лекции на восточном факультете ЛГУ, с 1950 по 1981 год возглавлял в университете кафедру иранской филологии.
По окончании войны началась идеологическая кампания по борьбе с «космополитизмом» и «низкопоклонством перед Западом». Под новую волну репрессий угодили и авторы «Истории культуры» 1941 года. Так что поднимать вопрос об издании книги было не то что неуместно, а попросту опасно.
Серьезной травле подвергся гражданский муж Анны Ахматовой Николай Николаевич Пунин. Специалист по истории искусства, автор нескольких разделов «Истории культуры», еще до войны дважды был арестован. В 1921 году привлекался по делу Николая Гумилева, избежать ареста помогло вмешательство Луначарского, а в 1934-м помогли Ахматова и Мандельштам. А в 1949 году ему дали 10 лет лагерей за пропаганду «развращенного» западного искусства. Николай Николаевич умер в Воркутинском лагере летом 1953 года от внезапного сердечного приступа.
Профессор ЛГУ, доктор исторических наук Матвей Александрович Гуковский был ведущим специалистом по истории итальянского Возрождения. В первые дни войны ученый записался добровольцем в народное ополчение, но по состоянию здоровья был отчислен и назначен начальником штаба оборонительных работ. Вместе со всеми рыл окопы, возводил заграждения на подступах к Ленинграду, дежурил в госпиталях. В конце 1941 года организовывал эвакуацию университета в Саратов. В 1942-м Гуковский — декан истфака, в 1943–1944 годах — проректор по научной работе. В 1946-м — главный хранитель Эрмитажа, в 1948-м — заместитель директора по научной части. Летом 1949 года Матвей Александрович был арестован и приговорен за контрреволюционную деятельность к 10 годам лагерей. В 1954 году судимость с него была снята. А шесть лет спустя он возглавил кафедру Средних веков ЛГУ и одновременно стал заведующим библиотекой Эрмитажа.
Неизданная в 1941 году книга сегодня вырвана из забвения и опубликована на портале «История.РФ». Читать ее — одно удовольствие, и не только благодаря прекрасному литературному языку, который сейчас становится все большей редкостью. Она во многом опередила свое время. Даже на Западе в 1940-е годы культуру традиционно рассматривали лишь в контексте событийной истории: время, люди, достижения в науке и искусстве. Наши ученые уже в издании 1941 года рассказывают о банковском деле в античной Греции, рыцарском быте Средневековья, моде Возрождения и других подробностях, которыми отличалась повседневная жизнь в ту или иную эпоху. И сегодня все это является излюбленной темой западных историков, на эти темы читаются лекции, а ВВС снимает научно-популярные фильмы. Но западная наука обратилась к истории повседневности лишь во второй половине ХХ века, тогда как советские историки изучали ее уже в 1941 году.
Так выглядит внутренняя верстка книги «История культуры»
Публикация этой книги сегодня не только восстановление исторической справедливости, но еще и дань уважения и памяти авторам, отдавшим свои знания и талант любимому делу. Будем надеяться, что со временем «История культуры» будет издана.
Марина Станиславовна Бобкова, главный редактор портала «История.РФ» Российского военно-исторического общества, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, профессор МГИМО (У) МИД России, о важности публикации «Истории культуры» 1941 года:
«Достоинство этой книги в том, что таких изданий до сих пор не хватает. Публикация этого коллективного труда важна и с точки зрения современной исторической науки, и с точки зрения социальной значимости. Изучение истории культуры у нас сегодня развивается недостаточно динамично и, как правило, в старой парадигме: эпоха, страна, личности — правители, архитекторы, художники и т. д. Концептуального осмысления специфики культуры как социального феномена не произошло до сих пор. За последние 70 лет у нас практически не издавались фундаментальные и обобщающие труды по истории культуры такого хронологического масштаба.
Это инновационный труд по своей основе. Само понятие «культура» в книге представлено довольно объемно. Культура исследуется в самых разных социальных сегментах и разнообразных формах проявления: искусство, музыка, наука, повседневная жизнь… Наши историки уже в это время ставили вопросы об истоках повседневной культуры: культуры общения, досуга, одежды, этикета… Французская историография даст изучению всех этих проявлений культуры мощное теоретическое обоснование лишь в 1960-е годы.
Предваряет том введение, основанное на формационном подходе и теории классовой борьбы. А далее в каждом разделе идет фактология, не нуждающаяся в особом методологическом обосновании. Книга — очень мощное произведение, которое, по оценке моих коллег-историков Алексея Алексеевича Вигасина и Сергея Георгиевича Карпюка, является «победой» старой дореволюционной школы, основанной на позитивистском нарративе, над «агрессивным марксизмом».
Этот обобщающий труд, на наш взгляд, является еще и крайне интересным историографическим памятником, заслуживающим специального научного исследования и осмысления. Ведь практически все авторы так или иначе являлись носителями старой историографической традиции, поскольку их учителями были историки, которые получили образование еще в дореволюционной России. Например, лучше М.А. Гуковского, на мой взгляд, о понимании механики Леонардо да Винчи не написал никто. Матвей Александрович исследует творчество этого выдающегося человека эпохи Возрождения не только с точки зрения его гения и великого изобретателя, а с точки зрения осмысления рождения нового мировидения. К сожалению, большинство из этих ученых — авторов тома в силу обстоятельств не сумели создать свои научные школы.
Кстати, эта книга позволяет также развенчать миф об оторванности советского научного сообщества от мирового. Ведь одна из главных задач, ставившихся перед советскими историками партией и правительством, — дать критическую оценку трудам буржуазных ученых. А сделать это, находясь вне контекста мировой науки, было невозможно. Поэтому вплоть до 1970-х годов доктора наук в нашей стране имели возможность заказывать монографии зарубежных историков. Книги приобретало государство за валюту. Это были новейшие и актуальные труды и исследования. Ученые выписывали по пять-шесть монографий, читали и обменивались ими. Таким образом формировались традиции факультетских и кафедральных библиотек в университетах.
Публикация этого труда необходима не только с точки зрения восстановления истории, не только ради памяти ушедших, погибших на войне или во время репрессий авторов. Она необходима в качестве примера того, как можно написать фундаментальный труд простым, понятным для широкой публики языком. Для нас очевидно, что сегодня русский язык как средство научного и повседневного общения переживает глубокий кризис. Глобализация информационной среды, утрата Россией прорывных политических, экономических и культурных практик, прорывных общественных преобразований, оригинальных научных достижений ведут к интервенции в языковую культуру американизмов. В отличие от многих исторических трудов современных российских историков, методологически основывающих свои исследования на достижениях англоязычной историографии, а следовательно, и на иноязычном коде, эта книга написана классическим русским языком. Языком российской интеллигенции, сформировавшейся под влиянием лучших традиций русской культуры».
Публикация этого труда необходима не только с точки зрения восстановления истории, не только ради памяти ушедших, погибших на войне или во время репрессий авторов. Она необходима в качестве примера того, как можно написать фундаментальный труд простым, понятным для широкой публики языком. Для нас очевидно, что сегодня русский язык как средство научного и повседневного общения переживает глубокий кризис. Глобализация информационной среды, утрата Россией прорывных политических, экономических и культурных практик, прорывных общественных преобразований, оригинальных научных достижений ведут к интервенции в языковую культуру американизмов. В отличие от многих исторических трудов современных российских историков, методологически основывающих свои исследования на достижениях англоязычной историографии, а следовательно, и на иноязычном коде, эта книга написана классическим русским языком. Языком российской интеллигенции, сформировавшейся под влиянием лучших традиций русской культуры».
Смотрите также
