Игорь Олейников: «Красавиц и красавцев я рисовать не умею»

— Вы знаете, все спрашивают об этом, поэтому я вынужден повторять одно и то же (улыбается). Сказать, что нет, — слишком уж кокетливо. Крошечная надежда, конечно, сидела внутри, хотя гораздо больше было уверенности, что ничего не получится. Но в тоже время возникала мысль: «А вдруг?» Сердце колотилось сильно. Учитывая обстановку на мероприятии — долгие речи, отчеты и только потом объявление результатов Международного совета по детской литературе (IBBY).

— Там очень сильные были художники. Я сам думал почему-то, что выиграет либо китаец Сион Лянь — молодой совсем парень, либо австрийка Линда Вольфсгрубер — у нее шикарнейшее совершенно рисование. Была и представительница Польши — Ивона Шмелевска, Швейцарии — Альбертин, Аргентины — Пабло Бернаскони. Причем у китайского художника была такая группа поддержки — за счет того, что на выставке Китай был специальным гостем с огромным стендом; если бы он победил, там бы просто провалилась крыша от криков радости.

— Надо сказать, что активность прибавилась после объявления результатов (смеется). Стали подходить, внимательно рассматривать. Одна женщина сидела у стенда и не заходила в зал, где объявляли результаты. Потом она мне сказала: «Сижу, смотрю — раз кто-то подходит, второй, спрашивает, а где Олейников? И тут я поняла, что, видимо, что-то случилось».

— Все дети в детстве — художники, только с взрослением интерес угасает. А вот моя мама не дала ему угаснуть, она мой интерес поддержала, и покатилось так дальше. Рисовал в школе стенгазеты, а с седьмого класса мечтал работать в анимации. Потом поступал в Полиграф — не поступил. В итоге закончил Московский институт химического машиностроения. А потом папа сказал: «Собирай все свои рисунки и иди на «Союзмультфильм». Сколько ты будешь сидеть за кульманом?» И я собрал, в 1979 году пришел на киностудию — там набиралась группа в «Тайну третьей планеты», и меня тут же по какой-то счастливой случайности взяли. Невероятное везение. Стал работать ассистентом художника. Потом были мультфильмы «Жил-был пес», «Халиф-аист», «Путешествие муравья», «Мартынко».

— Несколько фильмов начались и ничем в итоге не заканчивались. Вроде бы шел долгий подготовительный процесс с продумыванием и одобрением персонажей, но заканчивались деньги или что-то еще мешало. А потом грянул кризис 2008 года — многие проекты закрылись. И, честно говоря, мне надоела эта зависимость от обстоятельств. У меня был достаточный бэкграунд: с 1986 года работал в детской периодике — сотрудничал с журналами «Трамвай», «Миша», «Куча-мала»; а потом с 1990-х — с книжными издательствами. Поэтому мне было куда уйти из анимации. Я стал сам по себе работать. Нет ни режиссеров, ни продюсеров, только ты сам. Хотя, конечно, возвращался эпизодически — с фильмами «Зинина прогулка», «Беззаконие» по Антону Павловичу Чехову. И все, больше не занимался — неохота. Понимаете, надо совсем плотно в фильм садиться — от начала до конца, а сделать персонажа и уйти — его переделают потом, изменят сильно. Нет, мне это не нравится.

— Никогда. В анимацию я не вернусь, не хочу. Я в своих книжках анимацию делаю. Режиссерчик во мне маленький до сих пор сидит.

— Дают текст. Начинаешь его читать, выискивать вторые смыслы между строк. Например, а что имел в виду писатель, когда написал, что мать у Конька-Горбунка белая, а братья вороные? Значит, отец был, скорее всего, тоже вороной, точно не белый, а следовательно, и Конек-Горбунок между ними должен быть пегий. Начинаешь вот такие логические цепочки выстраивать. И много чего находится еще.

Вот, допустим, «Сказка о царе Салтане». Когда мальчик вылезает из бочки, уже выросший, ему нужно пропитание добыть, и по строкам «Ломит он у дуба сук / И в тугой сгибает лук, / Со креста снурок шелковый / Натянул на лук дубовый». Он снимает с себя веревочку — и тут начинаются все чудеса: заговорила Лебедь, и пошло-поехало. Как только человек снял с себя крест, началось колдовство. Я обратил на это внимание. И вот таких вещей полно во всех известных произведениях. Возможно, автор подобного не закладывал смысла, но я для себя такие вещи выделяю. Представьте, если бы он снова надел крест — может быть, все бы обернулось иначе. В общем, люблю работать с текстом.

— Конечно, бывает. Почему я, собственно, больше люблю работать с ушедшими писателями, а не с современными: не уверен, что им бы понравилась такая интерпретация. Для многих — «вот текст, извольте по нему делать», а мне это неинтересно.

— Честно говоря, мне все равно. Единственное, что красавиц и красавцев я рисовать не умею. Вот эти все сладкие, гламурные персонажи — это не мое. Мне больше бедолаги нравятся — обыкновенные люди, простые, иногда беззубые, с царапинами, хромые, нечёсаные. В общем, без всяких суперменов и суперженщин.

— «Лиса и заяц». Это я везде повторяю. Это самая-самая любимая, потому что я никогда этого не делал. Книга без текста — silent book по-английски. То есть вначале стоит текст всей сказки, а потом ряд иллюстраций без текста. Это была первая книга, которую я так сделал, и это оказалось очень интересно.

С Библией тоже было хорошо. Тогда я взял все события Ветхого завета, Книги Иисуса Навина, Книги Судей, Книги Руфи и перенес их в тундру. Все в снегах, мехах, с собачьими упряжками, а события библейские. Конечно, я избегал моментов с верблюдами, но ослик там есть в снегу. И филистимляне татуированные все, просто туземцы.

— Я работал с иностранными издательствами примерно с 2001 по 2008 год. Там работа строится так: сначала надо утвердить все эскизы черно-белые каждой картинки. Просят исправить, иногда очень много и очень настойчиво. С американцами было много правок: «Вы не то нарисовали», «Нам надо, чтобы было по-другому», «Это не по-американски», «Найдите другое решение». С другими — почти не было: «Сдвиньте левее», «Сдвиньте правее», без принципиальных просьб. Но американцы поставили в тупик на какое-то время, пока не нашлось решения. И все — из-за разного мировоззрения. В российских же издательствах гораздо больше свободы. Конечно, когда я был молодой, тоже были поправки, но это нормально, всех молодых, в общем-то, прессуют. А вот сейчас уже нет, конечно.

— Когда мы работали на Западе, тогда еще здесь не умели печатать книжки хорошо. Там было такое качество — ух, да и оплата была чуть повыше, чем здесь. Но большой минус был тот, что здесь эти книги никто не видел. Вот это было обидно. А теперь и мы научились печатать, не уступает качество, и все видят. И главное — делай что хочешь. А там нет, не будет такой свободы, жестко правят: «Вот как мы хотим, так и нарисуете». Вот, например, я работал с одним издательством, они меня правили сильно до этого награждения — сейчас, наверное, что-то изменится (смеется).

— Понимаете, я занимался, например, иллюстрированием книг, где все происходит в Китае. Чтобы изучить культуру Китая внимательно, осознанно, полжизни нужно потратить. Поэтому я сразу говорю: «Ребята, я не рисую Китай, я импровизирую на тему Китая». Это стилизация под Китай. Псевдокитайское. И я это не скрываю, потому что изучать какой узор, какая форма шапочки, обуви в какой провинции распространены, — надо положить на это дело очень много времени, а у книги есть сроки.

— Да, бывает, но редко. Чувствую, что не моё.

— В нем должен быть нерв, драйв, загадка, развитие, чтобы можно было поковыряться в тексте.

— Да, есть. Голландский писатель Тоон Теллеген. Пишет коротенькие вещицы, но просто великолепные. Это даже не рассказы, а ситуации — такой голландский Хармс. Давно мечтал, и вот буду его иллюстрировать.

— Из наших соотечественников — Геннадий Калиновский, Сергей Коваленков. Из зарубежных — американские иллюстраторы Ньюэлл Конверс Уайет — старший, Барри Мозер, немецкий художник Квинт Бухольц, ну и мой любимый австралийский писатель и иллюстратор Шон Тан.

— Советский мультфильм — «Чипполино»! Это мой любимый мультфильм — дико нравится, я его пересмотрел недавно. А из книг — «Незнайку» Николая Носова. Но если немного расширить географию — немецкого писателя Михаэль Энде и его детскую книгу «Джим Пуговка и машинист Лукас» и британского писателя индийского происхождения Салмана Рушди — «Гарун и Море историй». Вот эти две книжки произвели на меня огромное впечатление.